– Это не шутка, – покачал головой Кэриан. – Вы можете идти. И вернуться, чтобы пообщаться с Али... Избранной. Всё же, она ваша сестра. Меня больше беспокоит то, что вы не выполнили договор.
– Что о нём беспокоиться? – пожала плечами Никки. – Я не выполнила своего условия, они не выполнят своего. Обе стороны разойдутся по взаимному согласию.
– Никки, вы правда столь наивны? Или – столь глупы? Они никогда не уходят, не получив своего. Даже я знаю, что призванные всегда выполняют договор, ибо не могут уйти ни с чем.
– Я призвала, я и изгоню, – серьёзно сказала Никки, веря в свои слова.
– Если бы это было так просто...
– Я справлюсь, – заявила она, отстраняясь и поправляя выбившиеся из причёски пряди. Отряхнула платье и добавила: – Так я могу идти?
Кэриан кивнул.
Говорить "до свидания" было как-то глупо – не задалась у них первая встреча, поэтому Никки чинно поклонилась и быстро зашагала к выходу. Она не оглядывалась, но ещё долго ощущала на себе взгляд Кэриана.
Выйдя с территории храмового комплекса, Никки долго смотрела на почти полную желтоватую луну, изредка стыдливо прикрывающуюся вуалью облаков. Девушка пыталась осознать, что же всё-таки произошло и какие будут последствия. А главное – что ей теперь делать?
Конечно, договор с Нечто она разорвёт. Но что дальше? Ведь её заветная цель не достигнута. Возможное примирение с сестрой – это всё же не совсем то, чего она желала. Но Алиша не лгала, а значит, Никки останется магом, пока не умрёт.
Но умереть ради того, чтобы родители вдруг осознали, какой хорошей девочкой была Никки? Как-то это глупо. Что толку её от их осознания, если она-то будет мертва?
– Назло матери отморожу уши, – прошептала Никки любимую фразу миссис Сесилии. Кажется, теперь Никки поняла её смысл. Только не поздно ли?
4.
Пока она медленно брела к недорогой гостинице, где остановилась на эту ночь, Никки не переставала размышлять. Она измениться не может, это, похоже, неопровержимый факт. Но... может, тогда изменить родителей? Она ведь не собирается совершать невозможное, вручая им магию, она только хочет, чтобы они её полюбили, а это всего лишь небольшая манипуляция с разумом, всяко более простая, чем отнимание магии. И почему ей сразу не пришло в голову это вполне изящное решение?
Наверное, потому, что в Никки всё же было вбито годами учёбы: воздействие на других недопустимо. С собой маг может экспериментировать сколько угодно, но другие люди для него запретны. И уж точно так не поступают хорошие девочки.
Но, если хорошая девочка неспособна заслужить любовь родителей, то, может, это удастся девочке плохой?
Никки даже зажмурилась. Вот Алиша – явно избалованная капризуля и никак не соответствует идеалу, но её-то любили и любят! Правда, Алиша – Избранная... ей можно быть любой, даже кошмарной, перед нею всё равно будут преклоняться. Тогда как если "плохой" станет Никки, от неё окончательно отвернутся, и не только родители.
Встав у крыльца гостиницы, девушка снова посмотрела на тёмное небо, подсвеченное жёлтыми фонарями, и одинокую бледнеющую луну.
Наставница Селеста. Миссис Сесилия. Учительница истории – как же её звали? – милая молоденькая пухляшка с огромными глазами, убеждавшая Никки, что та способна стать кем захочет, ведь "Никки такая одарённая!" Помощник пекаря Дерин, мило краснеющий каждый раз, и явно не от гнева или злости, когда Никки заходит в лавку, и утверждающий, что она "очаровательна, если позволите заметить", после чего прятавшийся в подсобке. Приветливые десятилетние близняшки, ближайшие соседи наставницы, которым Никки показывала "фокусы" и простенькие чары.
Стоит ли любовь родителей потери доброго отношения всех этих – и, может быть и других, которых Никки не помнит, – людей?
Ещё утром Никки с уверенностью ответила бы "да". Но сейчас почему-то перед глазами встало некрасивое лицо с тёмными глазами.
Кэриан, повторила она его имя и тут же затрясла головой. Да что ей до этого человека и его мнения? Подумаешь, разочаруется... да он её больше и не вспомнит, ни то, что не встретит!
– Я всего лишь поменяю их отношение к себе, – сказала самой себе Никки. – Никто ничего не заметит.
Только вот перед глазами встали строки из трактата по давно запретной и практически забытой магии разума: