Паромщик безумным взглядом обвел помещение. Мускулы его ныли от напряжения, а нервы были на грани срыва. Чувство ориентации в пространстве покинуло его: он не знал, куда теперь идти и что делать. Не переставая, он звал девушку по имени, но она не отвечала. Наконец он заметил боковой коридор, темный и настолько малоприметный, что он не разглядел его сразу. Лампочки на потолке - указатели выхода, работающие от резервного источника, -- слабо светили. Исходившее от них красноватое сияние, сравнимое по силе с затухающим угольком, в полумраке перехода рисовало на известковых стенах тусклые разрозненные круги. Паромщик кинулся в коридор, надеясь обнаружить там дверь или какой-нибудь новый переход - хоть что-то. Он едва видел, что находится прямо перед ним. Его сапоги скользили по полу, выложенному черно-розовой плиткой; он очень боялся споткнуться о какой-нибудь предмет, невидимой в темноте. Коридор повернул направо. Паромщик стукнулся локтем о массивный металлический шкаф, в котором хранились огнетушитель и пожарный топор. От удара стеклянная дверца разбилась. В глубине коридора показалась вторая дверь, маятниковой конструкции. Развернувшись боком, чтобы уберечь девушку, он в два прыжка преодолел коридор, плечом вышиб дверь, сбежал по лестнице и тут споткнулся о какой-то ящик с инструментами. Отягощенный своей ношей, он не сумел удержать равновесие и рухнул на пол, вытянувшись во весь рост. Девушка скатилась рядом с ним. Просторное помещение наполнилось оглушительным шумом.
Они находились в центре управления фабрикой, представляющем собой внушительный купол, почти не поврежденный временем - лишь в вершине его не доставало нескольких шестиугольных плиток. Рассеянный свет, проникая сквозь выбоины, струился грандиозными прозрачными колоннами, состоящими из частичек пыли и желтовато-золотистой пыльцы. Электронные консоли разбивали пространство зала на сектора, расположенные полукругом; в глубине зала поблескивал стеклянный экран. Пульты были снабжены печатными микросхемами и прямоугольными микрофонами, и от каждого из них разбегалась сеть старых проводов. Два больших плексигласовых шкафа с рамой из полированного алюминия возвышались друг против друга. Сквозь прозрачные стенки виднелись какие-то бобины; на них была плотно накручена магнитная лента, удерживаемая металлическими зажимами. На гладком бетонном полу валялись небольшие диски. Вся эта жалкая техника давно -- с незапамятных времен -- вышла из строя и бездействовала.
Девушка ничком лежала на полу, так что паромщику не было видно ее лица, запятнанного ее же кровью. Он ползком подобрался к ней и осторожно перевернул тело. Ее губы приобрели фиолетовый оттенок, а сквозь полуоткрытые веки виднелись мутные беловатые белки. Она не двигалась и не отвечала на его оклики. Кровотечение прекратилось. Он прислушался к ее сердцу - и ничего не услышал.
Она была мертва.
Игла отчаяния пронзила его сердце. Он поднялся на ноги и теперь стоял среди рассыпанных стальных инструментов, сжимая кулаки, в то время как лицо его искажалось неудержимыми судорогами. В глубине его омраченных глаз ясно читалось безумие и ужас - острая боль потерянных надежд. Он неистово выкрикивал какие-то невнятные угрозы, снова и снова обвинял себя в том, что сила его любви оказалась недостаточной, чтобы уберечь их от несчастья, проклинал зону и ее коварные игры, и в то время как он умолял небо о чуде и просил Провидение пощадить их, пол огромной комнаты вдруг задрожал, сначала незаметно, а затем все более ощутимо, с нарастающим грохотом. Это было похоже на землетрясение - или на конец света. От стен отрывалась облицовка, на пол летели щиты, потолочные плитки срывались и падали вниз, как листья осенью. Свет стал более ярким. По полу и стенам побежали трещины, и через эти разломы сквозь бетонную толщу в зал стали проникать сотни мелких стеблей. Похожие на растительную артерию, но более тонкие и гибкие, они так же вспыхивали разноцветными огнями. Словно вода, которой ничто не в состоянии помешать, они вторгались в посветлевшую комнату, прорываясь сквозь перегородки и гладкие деревянные панели. Раздавался скрежет металлической обшивки, не выдерживающей натиска этой титанической силы. Зеленые щупальца затопили помещение; они просочились везде, словно поток из прорвавшейся трубы. Свободное пространство стремительно сокращалось; они неудержимо приближались к паромщику, стоящему над простертым телом девушки. Желая остановить эту зеленую волну, паромщик стал яростно швырять в нее разбросанные вокруг инструменты. Но они отскакивали от стеблей, не причиняя им вреда и не замедляя их продвижения. Когда инструменты закончились, паромщик поднял металлический стул и угрожающе потряс им перед наступающим зеленым монстром. Он отчетливо осознавал бессмысленность своего жеста: ничто не могло противостоять гибельному напору этого чудовища, представшего перед ним. Казалось, колоссальным созданием движет холодная расчетливая воля. В бессильном отчаянии, смирившись с неизбежным, паромщик отбросил свое легкое орудие, опустился на колени и нежно поцеловал посиневшие губы девушки - в последний раз, подумалось ему. На своих губах он почувствовал вкус ее крови. Его последние слова начисто поглотил грохот, как дождь поглощает слезу. Никто больше не мог его услышать. И все же он попросил у нее прощения. Он был неправ. Она умерла, и в этом была его вина - только его. Его притязания оставаться свободным человеком исчезли, словно их никогда не было. Он жалел, что привел ее сюда. Но теперь он готов. Он сумеет умереть, так же, как и жил - не поняв до конца ни зону, ни себя самого.
Внезапно растения остановили свой натиск. Зеленая лавина отступила перед паромщиком, обогнула его по сторонам и сомкнулась позади. Несколько стеблей сплелись в плотную решетку, почти стену, отсекая его от тела девушки. Волнисто изгибаясь, растения прихлынули к мертвой и подняли ее, поддерживая под спину, ноги и голову. Паря в высоте, с лицом, озаряемым светом, девушка, казалось, плыла в пространстве, как спящая богиня. В этом осторожном полете, похожем на танец, она пересекла широкий поток солнечных лучей, словно прошла сквозь пламя костра. Светлые волосы вспыхнули, как тысячи вольфрамовых нитей. Густая волна растений разбилась на отдельные тонкие побеги, каждый не плотнее человеческого пальца. Они изгибались над опрокинутым лицом девушки с неуловимой грацией цветов, которые нежно ласкает ветерок. В их танце угадывался определенный рисунок, некий растительный магнетизм. Паромщик наблюдал за этим странным спектаклем, не произнося ни слова. Когда он попытался приблизиться к телу своей любимой, уже едва различимому в слепящем сиянии дня и поглощенному зеленым морем, живая решетка сжалась и угрожающе ощетинилась. Ему оставалось лишь созерцать эту невероятную сарабанду, что исполнялась перед его пораженным взглядом. Колыхание зеленых пальцев вокруг лица девушки становилось все более стремительным. Казалось, они поточнее примериваются для чего-то.