— Хорошо, — широко улыбается малышка и как-то совсем неожиданно подносит мою руку к своим губам и целует тыльную сторону, вызывая мурашки во всем теле. Боже... Ну какая же она прелесть!
От этого жеста на глаза набегают слезы.
На кухне мы проводим около получаса. И за все это время я не слышу ни голоса своего мужа, ни его сестры. Домработница все крутится у плиты — Гриша дал ей какие-то указания. Кажется, помимо Галины у нас будут ещё какие-то гости.
— Все! — Алиса мотает головой, закрывая рот ладонью, когда я подношу очередную ложку каши к ее губам. — Я больше не хочу.
Улыбаюсь, мысленно подмечая, что с малышкой мне совсем не скучно. Не хочется бежать отсюда, дабы отвлечься. Наоборот, время будто летит.
— Пойдем в комнату. Искупаем тебя, и спать.
В этом доме у Алисы есть своя комната, куда мы и поднимаемся. Взяв из шкафа белый махровый халатик, мы идём в ванную. Наполнив ванну теплой водой, принимаюсь раздевать девочку.
— Я соскучилась по тебе, — тихо говорит Алиса, когда я опускаюсь перед ней на корточки. — Мама кричит на меня, когда я хочу сюда приехать.
— Может, у нее дела были? Поэтому она не могла найти время? — отвечаю, снимая с нее платье.
Едва она оказывается передо мной без одежды, как мой взгляд застывает на ее руке чуть выше локтя. Там синее пятно размером в клубнику. И ещё одно на запястье — чуть поменьше.
— Алис... Откуда это?
Девочка сглатывает, но не отвечает.
— Это... — Я не знаю, как подобрать правильные слова, в итоге говорю то, что думаю: — Это мама сделала?
Алиса бросает быстрый взгляд на дверь, а потом смотрит на меня. И снова сглатывает.
— Да, — неуверенно кивает. — Но ты ей не говори, хорошо? А то она опять начнет ругаться.
Я выдыхаю, не зная, что ей ответить. Лишь снова прижимаю девочку к себе и целую в висок, чувствуя подкативший к горлу ком.
Через пятнадцать минут мы выходим из ванной. Я сушу волосы малышки, ежеминутно представляя, как Галина бьёт эту девочку. Такую послушную и умную. Несмотря на жестокое обращение к себе, Алиса плохо о своей матери не отзывается. Но я отчётливо ощущаю обиду в голосе малышки, когда она говорит о Галине.
Боже... Ну как можно бить собственного ребенка? И за что ее можно ругать?
— Я проснулась рано. Поэтому спать хочу, — говорит малышка, когда я укрываю ее одеялом. — Можем погулять во дворе, когда я проснусь? И рисовать! Хочу ваш сад нарисовать!
— Конечно, — отвечаю с улыбкой. — Я же знаю, как ты любишь рисовать. Даже помогу тебе. Хочешь?
— Хочу!
Я снова утыкаюсь носом в ее ароматную макушку. Целую в щеку и, пожелав сладких снов, выхожу из комнаты.
Спускаюсь в холл, слыша крики мужа. Нет, кричит он не в гостиной, а в своем кабинете, однако его голос доносится аж до второго этажа.
— Что случилось? — спрашиваю у Галины, которая, прижав телефон к уху, идёт в коридор.
— С другом ссорится, — равнодушно пожимает она плечами. — Кажется, он продал свою долю в компании.
— Калинский?
— Угу. — Потеряв ко мне интерес, золовка обращается к своему собеседнику: — Да, я на линии, Свет. Так что, встречаемся завтра?
Галина идёт к двери, выходит во двор. А мне хочется догнать ее, сжать горло, как часто делает ее брат со мной, и потребовать от нее объяснений... Получить ответ на один-единственный вопрос: как мать может бить своего ребенка?
Но вспомнив умоляющий взгляд Алисы и ее просьбу ничего не говорить матери, я одергиваю себя и иду в кабинет мужа. Я часто так делаю, когда он зол. Жду, когда он начнет на меня орать, а иногда и выпускать пар с моей помощью... Поднимет на меня руку, например, или наговорит гадостей...
Это мое наказание. За совершенную несколько лет назад ошибку. Ещё тогда надо было наплевать на будущее всех близких и думать только о себе. Я поняла это после потери ребенка. Потому что всегда понимала: если бы не мое неверное решение, я бы никогда не лишилась дочери. И, возможно, жила бы с любимым мужчиной долго и счастливо. Пусть и небогато. Пусть без родных, без их поддержки...