Они шли по жизни разными дорогами. Интересно, она когда-нибудь о нем вспоминала?
Она была дочерью знатного человека, которую принято вывозить в Лондон на время светского сезона. Шейборн помнил, что сестры у нее больше не было, а с матерью что-то случилось. Единственное, что объединяло ее с прежней Селестой, – наличие силы воли.
– Ты знаешь латынь? – тихо спросил он.
– Да.
Мысли о прошлом отступили, им на смену пришли заботы о насущном.
– Fallaces sunt rerum species.
– Вещи не всегда такие, какими кажутся, – парировала Селеста.
Шейборн улыбнулся. Хорошо, что Август был ученым человеком и передал дочери все, что знал.
– Уехать я планирую завтра в полдень. В это время на улицах больше всего людей.
Собрав все необходимое, он устроился на балконе, прислонившись спиной к стене. Нагретый за день камень быстро остыл и теперь приятно холодил кожу. Их никто не выследил, никто не знал, что они здесь. Шейборн подумал о том, как верно Август выбрал место – на окраине оживленного мира.
Селеста вышла и села напротив, поджала ноги и обхватила колени. Костяшки на руках стали неестественно белыми.
– Мне не следует ехать с тобой дальше, майор. Меня многие знают, тебе будет легче исчезнуть одному. Я спасла тебя от ястребов и не желаю скормить волкам.
Он поднес ко рту сигару, одну из тех, что нашел в коробке на столе ее отца. Ее горящий конец мог быть виден в темноте, и он на всякий случай прикрывал его ладонью.
– Кто ты? Кто ты сейчас? – Он говорил нежно, еще не забыв, что произошло в подвале. Вглядываясь в ее лицо, которое было так близко, что его без труда можно было хорошо разглядеть, он не находил ничего от той девушки, что знал много лет тому назад.
Селеста молчала.
– У тебя обручальное кольцо? Ты вышла замуж? – Он попробовал изменить вопрос, чтобы добиться ответа.
– В этом мире женщине трудно одной, майор.
– Он хороший человек?
– Когда-то я так считала.
– А теперь?
Она закрыла глаза и прислонилась головой к стене, давая понять, что больше ничего не скажет. Шейборн решил сменить тему.
– Какой настоящий цвет твоих волос? Я видел их седыми, черными, красными. А помню золотисто-коричневыми.
Она подняла руку и сняла шляпку.
– Вам многое неизвестно обо мне, майор Шейборн, и цвет волос в том числе.
– Когда-нибудь я буду знать все, мадемуазель Фурнье. – Он сделал ударение на слове «мадемуазель». – Я пришел на следующий день, чтобы благодарить за щедрость, которой ты удостоила меня в сарае в Лэнгли, но мне сказали: ты уже уехала.
Селеста почувствовала, что щеки ее краснеют от стыда против ее желания.
– Едва ли мою девственность можно считать большим призом. – Да, она смогла произнести это вслух. Слова повисли в тишине между ними. Правда была во много раз тяжелее значимости для него такого подарка.
Однако Шейборн не собирался отступать от темы.
– Иногда я задавался вопросом…
Она резко повернулась, и лицо ее оказалось совсем рядом.
– Каким вопросом, майор?
– Ты знала, что отец увезет тебя в Париж на следующий день после?..
– После того, как я отдалась тебе? Да.
– Я думал, ты уехала из-за меня.
Горло сжалось, и она с трудом сглотнула. Сейчас, когда их везде ищут и хотят убить, не лучший момент для исповеди и признаний. Если Шейборну суждено выбраться и жить дальше, то одному, точно без нее.
– Вам не стоило так думать, месье. Мир был открыт для меня, в нем меня ждали встречи с множеством любовников.
От колких высказываний ей становилось еще хуже, чем было раньше. Глубоко вздохнув, она принялась медленно считать про себя. Один… два… три… На двадцати немного полегчало.
Шейборн заметно побледнел, сейчас следы ударов Гая на лице проявились отчетливее, однако от них лоб не должен покрываться испариной; годы, полные опасности, научили ее распознавать серьезные повреждения. Поднявшись, Селеста внимательно оглядела мужчину.
– Ты ранен? Куда?
Он указал на бедро, и она, переведя взгляд, увидела, что пятно на брюках увеличилось, склизкая жидкость, смешанная с кровью, пропитала ткань. А она-то решила, что это кровь из носа или изо рта.
– Нож?
– Пуля.
– Она еще внутри?
Его длинные пальцы коснулись места раны, и он скривился от боли.
– Да.
– Иди в дом, я посмотрю.
Помедлив мгновение, Шейборн все же встал, прошел за Селестой в комнату и принялся расстегивать брюки. Рубашка в нескольких местах была залатана его руками, о чем поведал неумело выполненный кривой шов. «Все же есть вещи, в которых он не силен», – подумала она и поморщилась.