А все-таки здорово здесь, на Гюйгенсе. Мало тверди под ногами, зато пространства вокруг – в избытке. Вон он, космос. Черный, истыканный яркими немигающими звездами. Он – твой. Через трудности к звездам – что верно, то верно.
Только бы не испортило мне предвыпускную практику замечание, полученное от инструктора, продолжал размышлять Морозов. Строгости у нас ужасные. Сунут на какой-нибудь тихоходный грузовик, совершающий рейсы Земля – Луна, – то-то веселая будет практика. Нет, непременно надо добиться, чтобы отправили в дальний рейс. К Сатурну, например. И хорошо бы – с дисциплинированным, положительным напарником. Всегда ведь курсантов направляют на практику по двое: штурмана и бортинженера.
– Вовка, знаешь что? – сказал Морозов Заостровцеву. – Давай проситься на практику вместе.
Тот посмотрел удивленно:
– Чего это ты вдруг? До практики еще почти год.
– Ну и что? Надо заранее проверить нашу психологическую совместимость. Надо быть предусмотрительным.
– Ладно, посмотрим, – сказал Заостровцев и аккуратно слизал с губ питательную пасту.
Да, лучшего напарника для практики не найти.
Он, Морозов, не закрывал глаза на собственные недостатки. Знал, что не всегда доставляет людям – особенно преподавателям – радость. Сказывались, должно быть, некоторые особенности воспитания. Уж очень большую свободу предоставлял ему отец.
У отца был магнитофон – громоздкое, тяжелое изделие прошлого века. Прокручивая старинные звукозаписи, Алеша однажды услышал: высокий и какой-то отчаянно лихой голос протяжно пропел: «Солдатушки, бравы ребятушки, а где ваши жены?» И тут же грянул хор хриплых мужских голосов: «Наши же-о-ны – ружья заряжены, вот где наши жены!» Грозная удаль песни потрясла Алешу. Он представил себе: идут походным строем усачи-богатыри, горят их медные кивера, мерно покачиваются за плечами длинные ружья. Жены – ружья заряжены… Сестры – сабли востры… Что за удивительные слова!
Поразившую его песню Алеша переписал на кристаллофон – так было положено начало коллекции старинных солдатских песен. Он увлеченно разыскивал их в архивах и фонотеках. А если попадались ему в книгах тексты песен, не сопровождаемые нотной записью, то Алеша сам сочинял музыку и записывал на кристалл с собственного голоса.
Отец прочил его в историки или искусствоведы, но Алеша избрал другой путь.
И вот он сидит в десантном скафандре на вершине горы Гюйгенса, и под ним бело-черный мир Луны, резко ограниченный близким горизонтом, а над ним горят звезды.
Тени на лунных равнинах медленно, почти незаметно для глаза, удлинялись, солнце низко нависло над горизонтом – наступал вечер, предвестник долгой двухнедельной ночи.
Нет в Солнечной системе города более тесного и плотного по населению, чем Селеногорск. Строго говоря, это и не город вовсе, а длинный узкий коридор, пробитый в склоне кратера Эратосфена, и ответвления от этого коридора, жилые и служебные отсеки. Самое людное место лунной столицы – предшлюзовой вестибюль. Вечно здесь, у дверей диспетчерской, толпятся пилоты рейсовых кораблей, техники космодромной команды. То и дело с маслянистым шипением раздвигаются двери шлюза, впуская вновь прибывших или выпуская уходящих в рейс. Не умолкает в вестибюле гул голосов. Беспрерывно щелкает у стойки бара автомат, отмеряя в подставленные стаканы освежающий витакол. Вспыхивают и гаснут табло, указывая номера очередных рейсов, передавая извещения ССМП – Службы Состояния Межпланетного Пространства – и противометеоритной службы, распоряжения начальника Космофлота и директора обсерватории, настойчивые призывы селеногорского коменданта экономить энергию и придерживаться графика питания в столовой.
Федор Чернышев вышел из диспетчерской и бочком, вежливо раздвигая толпу, направился к шлюзу. За ним поспешал его штурман.
– Виноват, – приговаривал Чернышев, прокладывая себе дорогу. – Посторонись, дружок. Что это сегодня набралось так много? Съезд профсоюзов, что ли, у вас?
– Здесь курсанты, Федор, – сказал руководитель практики, выходя ему навстречу.
– О! Здравствуй, Ян, – Чернышев широко улыбнулся старому товарищу. – Рад тебя видеть. Извини, нет времени поговорить, ухожу в рейс к Юпитеру.
Он двинулся дальше, курсанты расступались перед ним, и тут он, приметив Морозова, остановился.