III
Приближался май. Воздух пах, как положено, свежо и будоражаще, птицы тоже не подкачали – щебетали вовсю. Да и солнце светило, как может светить только в конце весны – когда идешь и жмуришься, но не потому, что светит слишком ярко, а оттого, что с блаженством чувствуешь – впереди ждет что-то необыкновенно чудесное.
На носу у каждого старшеклассника красовались положенные в этом возрасте огромный прыщ и экзамены. Однако настроение в одиннадцатом «В» праздничностью не отличалось. А все почему? Потому что физкультурник оказался личностью не то чтобы безнравственной и аморальной, а совсем наоборот – аморальной и безнравственной, то есть не хотел ставить хороших четвертных оценок, пока весь класс, включая девочек с месячными, не сдаст положенных нормативов.
– Приседание, три подхода по двадцать раз!, – разносилось по залу грохочущее эхо зычного голоса Валерия Эдуардовича. Сам он был еще не старым и довольно подтянутым, по школе даже с завидной периодичностью пролетали мимолетные слухи об очередных увлечениях Эдуардыча, которые заявлялись за ним в школу после рабочего дня, пачкали помадой окна учительской и норовили устроить скандал прямо перед кабинетом директора.
– Вале-е-ерий Эдуардыч, я не знаю, как это делать… Правильно ли я ставлю ноги во время приседа? – ныл Валька Арбузов, переминаясь с одной длинной ноги на вторую, не менее длинную. Пожалуй, из всего класса Валя был наименее спортивным, предпочитая подвижным играм во дворе мелодичное бренчание на гитаре.
– А ты приседай, приседай, неправильное положение ног я тебе тоже засчитаю!
– Спасибо, очень гуманно с Вашей стороны… – Валя в очередной раз по-кузнечьи согнул ноги и ухнул вниз. Больше всего он боялся, что его увидит Маша, и сразу же разочаруется! А ведь победа была так близка. Так горели ее глаза, так подрагивали взмывающие верх, как стела советским космонавтам на ВВЦ, ресницы, когда вчера после школы он играл ей песню собственного сочинения «Хочу раздеть тебя, как семечку, очистить, как орех от скорлупы…». Конечно, потом она сказала, что песня какая-то гастрономическая и она теперь хочет кушать, но все таки было заметно, что Маша по-другому стала относиться к Вальке и его творчеству. И вот совсем скоро все достигнутое рухнет. Ведь сейчас, когда он приседает, Маша бегает с девчонками в другом зале, но потом – обязательное для всех подтягивание. И уж этот его позор увидят все.
– Ну же, Арбузов, хотя бы подойти к турнику! – тон Валерия Эдуардовича успел смениться уже несколько раз – от насмешливого к строгому, от нетерпеливого к молящему.
До смерти оставалось, пожалуй, вдоха три-четыре, но ведь перед ней, как известно, не надышишься. Самое ужасное, что прямо перед Валей и огромных размеров, спортивный Ванька Богданов, и чемпион школы по плаванию Димка Корольков, и даже не отличающийся большим наличием мышц папенькин сынок Петька Краснов выполнили свой норматив, и очень даже неплохо выполнили. Нет, даже не это самое ужасное, а то, что Маша уже отбегала свои положенные пятнадцать кругов и смотрела на Вальку большими голубыми глазами, то ли сочувственно, то ли подбадривающе…
– Валерий Эдуардович, а давайте я еще раз норму подтянусь – за Арбузова! – радостно воскликнул Корольков, и как по мановению волшебной палочки, оказался на турнике. Раз, два, пять, пятнадцать – и вот уже Корольков отмахал Валькин норматив по подтягиваниям.
Измученный физрук смирился с таким вариантом развития событий, кивнул головой и повел девчонок сдавать прыгалки. «Так то была не смерть. Вот теперь настоящая смерть!», – подумал Валька. Он не мог не заметить, с каким восхищением смотрят на Королькова – его, Валькиного, спасителя – Машкины голубые глаза.
IV
– Что сегодня смотрим? – спрашивает Машка равнодушно, проявляя интерес только к цифрам на витринах, обозначающим процент обещаемых скидок.
В принципе, Маша не шмоточница, и даже однажды спорила на эту тему со школьной еще подругой Олеськой, которая настолько любит покупать, что даже работать пошла менеджером по закупкам. «Вот зачем ты, Олеська, живешь?» – спросила тогда Маша подругу. «Я кофточку классную видела, хочу ее купить», – не задумываясь, ответила Олеся. «Ну, а глобальнее?», – пристала Маша. «Все глобальное – фикция, – отрезала Олеська. – А кофточка – она мягкая и всамделишная». И в ее словах, надо признаться, была своя сермяжная, а точнее, хлопчато-бумажная, правда.