С момента, когда они прибыли в Алис-Спрингс, девочка цеплялась за Лейлу как утопающий за соломинку. Оторвать ее от Лейлы даже для прохождения медицинского осмотра грозило достаточно серьезной психологической травмой. А отдать дяде, которого она наверняка не помнила, нельзя было, это причинило бы ей, несомненно, еще большие страдания.
Лейла пыталась оставаться спокойной, когда Том ввел в дом официальных посетителей, но она почувствовала, как напряглись ее нервы, когда в гостиную вошел Джим Фарли. Казалось, он заполнил собой все пространство, и Лейла не могла не почувствовать его огромной притягательности, несмотря на то что произошло в ее жизни со времени их последней встречи.
Тотчас же в воздухе между ними как будто натянулась струна. Кожа Лейлы горела. Было ли это возбуждение или предчувствие опасности, она не знала, но умом понимала, что этому человеку предстоит сыграть важную роль в ее жизни.
Джим стоял, выпрямившись и расправив плечи. Во всем его облике ощущалась скованность, лицо ничего не выражало.
— Госпожа Дитерли, — сухо откланялся он.
— Господин Фарли, — ответила Лейла так же сдержанно.
Ее мучила память о том, как жестоко и надменно отвергла она любую возможность дальнейших с ним отношений.
— Как любезно с вашей стороны принять нас в своем доме. — Фраза прозвучала сухо и вежливо, но не более.
Ответом на интерес, вспыхнувший в ее взгляде, было непроницаемое равнодушие, как будто он старался доказать ей и самому себе, что она больше не имеет власти над ним. Теперь он надежно защищен от любой формы отказа с моей стороны, подумала Лейла, признавая, что иного поведения она от него и не ожидала.
— Мы не хотели беспокоить ребенка больше, чем это необходимо, — мягко сказала она, надеясь растопить лед.
Напрасные старания.
— Так мне и объяснили, — сказал он и, подчеркнуто игнорируя Лейлу, устремил свой взор на девочку, прижавшуюся к ее плечу.
Конечно, Фарли прежде всего интересовала Адель, но непонятным образом его внимание больше было направлено на то, как Лейла сжимала девочку в своих объятиях. У Лейлы было ясное ощущение того, что он предпочел бы иметь дело с любым другим человеком вместо нее в этой ситуации.
К Фарли подошла высокая красивая блондинка и обвила его руку своей самым естественным образом. Это не могла быть его сестра. Его единственная сестра умерла. И эта женщина была слишком молода, чтобы быть его мачехой. Лейла почувствовала маленький укол в сердце.
Джим взглянул на женщину, потом обратил холодный пронзительный взор на Лейлу.
— Моя невеста, Катрин Хардинг, — объявил он. — Катрин, это госпожа Дитерли.
— Добрый день, — ответила блондинка с вежливым безразличием.
Лейла уставилась на нее, позабыв ответить на приветствие и чувствуя, что ее сердце обрывается. К счастью, в этот момент шеф полиции заговорил о процедуре, дав ей время взять себя в руки.
Неужели Джим Фарли пережил то же самое, когда она бросила ему в лицо слова любви к Дейлу?
Но ведь между ними, в сущности, ничего не произошло, и у него не было оснований испытывать такие чувства тогда, как у нее нет оснований для этого сейчас. Как бы страстно ни желал ее когда-то Джим, желание это прошло. Должно было пройти. По-видимому, его лишь смущала память об этом.
За восемнадцать месяцев могло случиться очень многое, напомнила она себе безжалостно. Пропавший ребенок мог найтись. Могли произойти рождения, смерти, бракосочетания.
Катрин Хардинг еще не его жена, спорил тихо, но настойчиво внутренний голос, однако глаза Лейлы видели, что красивая блондинка как нельзя более подходит для такого человека, как Джим Фарли. Горькая истина заключалась в том, что этот ребенок являлся единственной связующей нитью между ними, временной нитью, которая скоро будет перерезана.
Лейла героически цеплялась за этот довод, но когда Фарли сделал шаг к ней, ее пульс забился чаще, и она поняла, что время не уничтожило его власти над ее мыслями и чувствами. Однако в этих обстоятельствах ей ничего не оставалось, как сделать над собой усилие и подавить опасную реакцию. Более всего она должна заботиться о ребенке, которого держала в своих руках.
Когда дядя приблизился к ней, девочка зарылась своим личиком во впадинку между плечом и шеей Лейлы и еще крепче обхватила ее маленькими ручками. Джим Фарли не пытался оторвать ее от женщины или повернуть к себе. Единственное, что он сделал, — осторожно сдернул с правого плеча девочки свободно сидящее на ней платье из хлопка, купленное по просьбе Лейлы одной из ее подруг.
Кожа Адели была темной — следствие жизни, которую она вела в пустыне, но на изгибе плеча у нее имелось небольшое пятно красноватого цвета, по форме напоминающее ключ. Лейла не замечала его раньше, несмотря на то, что каждый день купала ребенка. Это пятнышко почти не выделялось. Однако кто знал о его существовании — как, например, Джим, — мог легко его различить.
— Адель, — пробормотал он, и на какое-то мгновение, показавшееся обоим долгим, его глаза встретились с глазами Лейлы, и в них читалась вся боль последних месяцев за судьбу племянницы. Он отвел свой взгляд в сторону и обратился к шефу полиции.
— Это Адель, — подтвердил он.
— О Джимми! — Невеста коснулась его руки, на ее лице отобразились облегчение и удовольствие оттого, что так счастливо закончилось тяжелое испытание для него и его семьи. — Как замечательно!
При этом проявлении ее очевидной близости к Джиму Фарли Лейла испытала неприятное чувство, однако ей каким-то чудом удалось сохранить бесстрастное выражение лица.
Казалось, Фарли стоило больших усилий изобразить на своем лице некое подобие улыбки, когда он поглядел на свою невесту. Лейла про себя решила, что это следствие огромного эмоционального напряжения последних нескольких часов.
— Да, это замечательно! — повторил он и снова обратил свой взгляд на ребенка, не скрывая, как страстно он желает забрать его у Лейлы и заключить в свои объятия. Очень нежно он обхватил руками маленькое тельце Адели, заявляя свои права на нее.
Реакция девочки на его прикосновение была мгновенной и резко отрицательной. Ее тельце изогнулось в попытке оттолкнуть его, ноги обвились вокруг Лейлы, как это инстинктивно делают животные, цепляясь за единственную надежную опору, а голова еще глубже зарылась в шею Лейлы, прячась под темной волнистой массой волос.
— Что такое? — проговорил он, и в глазах его, устремленных на Лейлу, читалось обвинение. Затем он перевел глаза на шефа полиции. — Вы сказали, что она прекрасно себя чувствует и единственное, в чем нуждается, — это в хорошем питании.
— Она напугана, господин Фарли, — ответила Лейла без всякого выражения. — Для нее это все так странно: чужие люди, незнакомая обстановка. Последние полтора года она привыкла жить совсем в другом мире. И потребуется время, чтобы наш мир стал для нее близким.
— Время… — Он оборвал фразу, как будто невыговоренное слово было для него орудием пытки. В его глазах, обращенных к Лейле, промелькнула язвительная усмешка. Джим с горечью глядел на ее руку, ласкающую ребенка.
— Однако она принимает ваши ласки, — ревниво сказал он.
— Я кормила ее все это время, пока мы добирались сюда, господин Фарли, — объяснила Лейла.
— Она должна теперь быть со мной, — сказал Джим почти обиженно.
— Теперь да. Но ведь вы опознали ее всего несколько минут назад, — напомнила ему Лейла.
— Тогда скажите ей, чтобы она шла ко мне. — Скажите ей, что это ее семья.
— Она не поймет, господин Фарли. Сожалею, но вы должны проявить терпение, если не хотите напугать ее еще больше. Адель нуждается в ласке и покое, и вы не должны делать никаких резких движений.
В глазах Джима на какой-то момент отразилась внутренняя борьба, во всяком случае, он не сразу уступил ее доводам. Как и Лейла, он понимал, что та напряженность, которая установилась при их встрече, не способствует улучшению ситуации. И потому он сделал еще одну попытку смягчить обстановку.
— Так как же вы в таком случае предлагаете поступить?
Ей было невыносимо трудно сказать то, что она думала, но чувство ответственности за судьбу маленькой девочки не оставляло ей другого выбора.