— Страх какая неласковая. Злодея во мне видит. Как одного встречает, всегда спросит: «Скоро тебя, злодей, в армию-то призовут?»
Прозвище «злодей» так не вязалось с Яшиной внешностью, что сначала я даже подумал, что он на себя наговаривает.
— За что же она тебя так?
— Из-за Пятачка всё, — ответил Яша.
— Долг ей не отдал?
— Да нет. Пятачком её поросёнка звали. Вот это, скажу тебе, талант был. Даже жалко, что к зиме его прикололи. Были б у меня деньги, обязательно бы откупил. Я только поднёс к его морде мячик, а он уж сам, точно какой нападающий, повёл его к открытой калитке. Дали бы мне с ним потренироваться, такого бы футболиста сделал, все со смеху валялись бы. А тётя Клава, — тут Яша кивнул в сторону женщины с корытом, — мне к нему даже близко подходить не разрешила. И ещё матери нажаловалась. Меня и мать злодеем зовёт. Потому не понимает, к чему я стремлюсь. Они думают, что я животных ради потехи мучаю. А я хочу их способности выявить. Вот Каштанка, помнишь, какая способная собака была? Читал небось Антона Павловича Чехова? И гусь Иван Иванович тоже… В цирке выступали. А мне ни с кем в открытую упражняться не дают, — Яша нахмурился. — Хоть бы в самом деле поскорей в армию уйти. Там знаешь как наш брат крепчает!
— Мне до армии ещё восемь лет, — сказал я.
— А мне семь и три месяца. Выходит, я старше, — подсчитал Яша и вздохнул. — Вот чего так, старше тебя, а ростом меньше и худее? А отец с матерью у меня толстые.
— Нагонишь ещё, — посочувствовал я. В самом деле, обидно в наши годы казаться третьеклассником. Будь я такого же роста, как Яша, переживал бы не меньше. И я подбодрил его: — У нас в классе один мальчишка не рос, не рос, а потом за лето так вытянулся, что его даже учительница не узнала. Ты витамин «Р» ешь. Он рост ускоряет.
Яша улыбнулся, поднял оброненный кем-то прут и лихо взмахнул им.
— А ты вроде бы хороший, — сказал он и припустился по улице вскачь.
Я побежал за ним, но у сельпо остановился посмотреть на выложенный из кирпичей обелиск с красной пятиконечной звездой. С одной его стороны было написано! «Слава и вечная память героям-воинам нашей деревни, погибшим в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». А с трёх других шли фамилии и имена солдат. Старуха в черном, которая увидела меня вчера утром раньше всех, сидела на лавочке у своей избы и смотрела на обелиск.
«Наверное, у неё сын в войну погиб», — подумал я и побежал догонять Яшу.
У самой крайней к лесу избы две женщины копались в своём палисаднике. Увидя нас, та, что полнее, подошла к изгороди, облокотилась на неё и крикнула мне:
— Ты не Шкилёв, случаем?
— Точно, — ответил за меня Яша. — К деду прибыл.
— Варька, погляди на Люськиного сына, какой вымахал! — тотчас закричала женщина другой, помоложе, и поинтересовалась у меня: — Один приехал аль с матерью?
— Один, — сказал я и поскорей пошёл к лесу. Кому приятно, когда тебя рассматривают, точно заморское чудище.
Вот это лес возле дедушкиной деревни! Настоящие, джунгли. Только по тропинке можно идти во весь рост, а чуть сверни, так сразу пригибайся и выставляй вперёд руки. Иначе не пройдёшь. Тропинка, по которой мы шли, извивалась, как настоящая змея. И как змея она была в тёмных полосах. Это на ней лежали тени деревьев. Тропинка то забиралась вверх на солнечную полянку, то вдруг ныряла глубоко вниз, в овраг. Тогда корни старых елей, высунувшись из земли точно огромные щупальца осьминогов, переплетались у нас над головами. Мне даже стало страшновато и зябко. В овраге, по которому мы шли, росли папоротники, пахло сырой, не прогретой землёй, а на ветках засохшего кустарника висели клочки паутины.
— Здесь гадюк уйма, — словно какую тайну доверил мне Яша, и я тут же отскочил от палки, которая мне показалась вытянутой змеёй.
В другом овраге самый обыкновенный гнилой пенёк я принял издали за волка, присевшего на задние лапы и свесившего в сторону язык. Я даже остановился.
— Чего ты? — спросил Яша.
— Так вроде… собака?.. — показал я рукой. (Уж я не сказал «волк».)
— А! — гикнул Яша. — Сейчас я на ней прокачусь.
Он раздвинул кусты орешника и, добежав до волка-собаки, прыгнул ему на самую морду. Я ожил и поскакал за ним.
Выбрались мы из оврага, пошли по другой, более широкой тропинке, и вдруг я слышу: кто-то плачет. Горько так. Поплачет, а потом начинает кричать, точно девчонка, которую обижают. Я вопросительно посмотрел на Яшу:
— Слышишь?
— Не глухой, чай, — беззаботно ответил Яша.