— Зато теперь все будут гордиться её сыном, — сказал я и, не удержавшись, добавил дедушке: — Выяснил ты всё-таки, что хотел.
Дедушкины брови взлетели вверх. Наверное, от удивления. Ведь дедушка не знал, что мне известно, как он старался помочь бабке Анне, вернувшись с войны. Но он ни о чём не спросил меня, а ещё раз посмотрел на знамя и сказал мне с Яшей совсем тихо:
— У этого знамени ваши матери пионерскую клятву давали.
Мы переглянулись и почему-то замолчали. Точно стояли не у старого, почти истлевшего знамени, а у Вечного огня, зажжённого в память погибшего героя. Вдруг меня охватила необыкновенная радость. Всего, с головы до ног! Моей радости хватило бы на тысячу человек, а она всё росла и росла.
Я радовался за себя, за всех нас, за бабку Анну, но больше всего за её сына, который столько лет считался врагом и вдруг стал всем нам невероятно дорогим и близким: Наверное, то же самое испытывали сейчас и Яша с Женькой. Такими взволнованными и в то же время счастливыми я их ещё не видел.
— Вот это да! — восторженно протянул Яша. — На всю область известие.
— Не меньше, — согласился дедушка, — честь ведь к солдату вернулась.
Дедушка запряг Русланку, и мы поехали в деревню.
— Глядите! — вдруг, стиснув нам с Яшей руки, прошептал Женька и кивнул головой вперёд.
Мы проследили его взгляд и увидели Анну Кирилловну. Она сидела на скамейке возле избы, одна, в своём неизменном чёрном платье, застывшая точно изваяние. У меня перехватило дыхание. Но улыбка всё равно распирала мои щёки до самых ушей.
«Держись, бабка Анна! — мысленно произнёс я, смотря на неё, — Сейчас ты узнаешь самую большую радость, какая только может быть на свете. К тебе вернётся твой сын-герой, отдавший свою жизнь за наше счастье. Крепись, бабка Анна!»
