— Есть и с Урала люди.
— А дорогу построите, опять туда поедешь, на Урал?
— Я сейчас на Кубани живу.
— Че так? Пошто?
— Жена оттуда. Давно переехали.
— Значит, баба перетянула. Ночная кукушка, она всегда перекукует. Мм, да-а. Эк…
Юрию почему-то сделалось грустно, тоскливо. Сколько же он будет странствовать и скитаться?
Уже в который раз его терзает такая мысль, а сейчас она зажглась особенно остро, больно ему становится, досадно где-то внутри… Досадно больно… Невмоготу!
Что же его гонит в эти дальние суровые края? Заработки, как думают и говорят ему многие у него дома, на Кубани. Нет и нет! Заражен он этими далями широкими, таежными, неприветливыми. Заражен! В этом он почти убедился и, наверное, заражен неизлечимо. Может, потому что родился он среди сосен, елок и кедров, а не там, в кубанских степях — может!
Вот лежит он измотанный, немощный здесь, в глубине северных лесов, у очага этого старика, лежит не только не в состоянии ходить, а и встать нет сил…
Сколько они будут продолжаться эти стройки, странствия? Всегда, пока есть силы…
А потомки, если не угадают, не поймут, пусть судят, что не умел жить. Пусть!
Думы Юрия оборвал старик:
— Утро наступает.
Когда свет начал выхватывать вершины деревьев и проникать в тайгу, над избушкой прострекотал вертолет, летя над самым лесом.
— Это меня ищут! — почти выкрикнул Юрий.
— Час дадим знать, если тебя.
Прокопий схватил ружье, какой-то толстый картонный патрон с полки и проворно выскочил за дверь. Он ловко и быстро отнял ствол, взвел курок, приложил приклад к плечу, другой рукой приставил патрон, прижал и нажал спуск — хлопнуло, и красная ракета взвилась в воздух, повисла на какое-то мгновение и начала падать над тайгой.
«Приспособился, как ракеты пускать», — подумал Юрий, услыша хлопок.
Вертолет повернул обратно и начал кружить над избушкой, а потом сел на болото.
Прокопий зашел.
— Ну, отгостил, станем собираться.
Он надел на Юрия свой полушубок, меховую шапку, вынес его, положил на нарты, одел лыжи и потащил к прогалине.
А перед Юрием мелькала дорога, мчащийся по ней поезд, смеющееся в окошке лицо Светланы, — уплыло все. Вскоре он опять очнулся.
От вертолета бежали: Иван Иванович, Коряков, врач.
— Жи-и-во-ой! — кричал Коряков. — Жи-и-вой!
— Вот бы знать, так сразу показал вам эти пески, а то парень чуть не погинул, — пробасил Прокопий.
Глаза Корякова расширились. Он сразу забыл о потере Грачева. Перед глазами встали пески. Он выкрикнул:
— На-а-ше-ел пески?! Конец до-о-роге-е!
— Как Светлана? — пролепетал Юрий.
— Здорова! Поздравляю с сыном, — гудел Коряков. — Сын родился.
Грачев посмотрел на Ивана Ивановича, тот мотнул головой, сказал тихо:
— В метель родился. Капризный будет.
Юрий счастливо улыбался.
Поединок
I
Ночью вдруг разразилась гроза, первая нынче. Сначала погромыхивало далеко за болотом, потом молнии начали резать тьму над поселочком, освещали приутихшие перед грозой деревья. Дождь обрушился сразу сильно, и при вспышках молний Кирьянов видел в окно, как остервенело он полоскал густую гриву кедрачей, лохматил березки.
Кирьянов был доволен: ладно хоть ночью гроза-то, от работы не оторвет, ему каждый час дорог. Больше он уснуть уже не мог. Думалось об Иване Красноперове, о себе.
Лучше бы не приезжал: спокойнее тогда бы жилось Степану. Иванова жизнь известна ему. И злобы против него нет. Хлебнул горя, как и он, Степан, помыкался. Только мыканье-то их разное совсем, непохожее одно на другое. Сколько есть горестей у людей — все они, видно, одна на другую не похожи. С одной стороны, он сочувствует Ивану, с другой, чудаком его считает. А может, он и не чудак совсем, а заискивает перед бригадными, добрым хочет казаться, а свое гнет, прижимает Степана. Хитер! Только так понимал он Ивана. Но уважал все-таки, что грани их разного горя задевают одна другую. Ивану легче, он и в городе мог прожить не худо. А вот Степанова жизнь из лесу не выйдет. Ивану он не верит совсем, что будто бы у него в бригаде цену знают человеку, на этом и их высокая выработка стоит.
«Ему вот, Ивану, детдомовцу, добрые люди выучиться помогли, специальность получить, а я что-то не встречал таких добродетелей. Мне никто и ни в чем не помог. Отец родной и тот в шестнадцать лет горб гнуть в лесопункте заставил. Иван — механик, в городе бы мог трудиться, фатера там есть, а вот примчался сюда, не скрывает, что заработать приехал, честно говорит, не юлит. Денежки-то, видно, сыну на кооперативную квартиру нужны».