Степан плевался, остановившись, отгоняя воображаемое, закуривал и говорил: «Да, паря, не худо бы».
Начало тогда воодушевило его: Степан прилетал с вертолетчиками на «железку», как тут называли пришедшую железную дорогу, они и к директору его привели, и рыбкой Степановой угостили. «Стоило, — ухмыльнулся Кирьянов, — моксунов-то, поди, пуда два хапанули».
Директор, увидев единственную запись в трудовой книжке Кирьянова, подобрел лицом:
— Тридцать годов вальщиком в одном лесопункте? Да нам такие работяги во как нужны, — он провел ладонью выше головы.
Потом, все было так, как и виделось когда-то Кирьянову.
Дни тогда уже стояли прохладные, снежок припугивал, не жарко пилить, стаи уток и гусей тянулись к югу. А он, Кирьянов, показывал, как надо валить: в первый же день намного опередил всех, а потом и тянуться за ним перестали. Да-а, так вот и надо-о!
Через неделю Степан получил уж квартиру и перевез детишек своих. «Жаль, Ульяна не дотянула!» И не мог он представить, как без нее жить станет: «Каждый рот накормить надо, прореху на одежде зашить, обуть, одеть». И только теперь он понял, какую невидную ему ношу несла Ульяна, а он взъедался на нее. Только и звание было, «недотепа».
И сам себе он простить долго не мог, как скоро забыл ее, женился на разбитной бабе Харитине-сучкорубке. Детишек надо было дозирать, — внушал он себе в оправдание. А потом Степан за-ажил: заработки пошли, мужики проворные подвернулись, прославились; директор толковый мужик попался, с умом ведет дело.
На дальнем озере прокричали лебеди, оборвалась уже давно глухариная песня, солнышко выползло из-за увала, играя в кисее кедровой хвои, золотя стволы сосен, всполошило Степана, чего это он «загузался», время-то идет. Он отогнал нахлынувшие мыслишки, воспоминания и быстро зашагал к сосновому клину. «Как бы сделать обещанное, не подвести». Да уж он все силы приложит, не осрамится.
II
Их забросили нынче на вертолетах в исток ручья Кетлым в начале весны. В низинах и распадах, поросших густым ельником, еще лежал снег, а на открытых местах жалось под ногой, земля не просохла от талых вод; таежный гнус еще не появился, и лесорубы мороковали сделать к сроку посуленное.
Степан обходил вокруг вахтового становища, любовался спелыми соснами, прикидывал, сколько тут они возьмут леса; и еще он беспокоился, кабы все-таки не догнал его Иван, бригада которого наседала.
«Ребята у Ивана молодые — удаль! Знаю». Степан ходил и думал: откуда удобнее начать, как лучше расставить силы. Уж больно заедало самолюбие Кирьянова, опытного лесоруба, если опередят его.
Грызло его и то, что если обойдут красноперовцы, уж не станет он пользоваться таким почетом и уважением.
Ведь вкалывает он — не любой так выдюжит. Никто не устоит против него в валке. Потом и солью они, денежки-то, достаются.
А вот теперь и Иван знаменитым стал. Догоняет. Кирьянов ворошил это все в уме и тревожился, ломал голову: как оторваться от Ивана? Беспокоило его больше всего то, что сейчас на равных придется бороться, и Иван постарается не уступить; раньше было легче, Степану помогал директор. «Что греха таить, даже трактор лишний в бригаде иногда держали и людей, бывало, побольше работало: хотели выйти в передовые. А Иван все равно меня настигает». Теперь никто Степану больше не поможет, вся надежда на себя. Степан закурил, досадно поморщился: буди, начать надо вон с той гривы, сосны толстые, сразу задать тон, смять красноперовцев.
Кирьянов знает: Иван сразу бросил все силы на валку: пока не наступила летняя жара и не появились тучи гнуса, — можно поработать добротно.
Шум пил за ручьем всполошил Кирьянова, он чуть не бегом бросился к своему становищу.