- Ничего не нужно говорить. Сыграй, пожалуйста.
Джонатан кивнул: то ли соглашаясь с товарищем, то ли отвечая каким-то своим мыслям. Смычок скользнул по струнам вначале вроде бы нерешительно. Скрипка запела, послушная воле хозяина. Мелодия взвивалась, взлетала ввысь, но затем резкие звуки сменялись плавными переходами, как будто инструмент вместе с музыкантом обдумывал следующий пассаж.
Джошуа больше не оглядывался, он весь обратился в чувства. Кисть в его руке словно порхала над холстом, оставляя нервные, рваные мазки поверх тех, прозрачных, почти невесомых.
А потом, уже поздним вечером, отец, разглядывая новую картину сына в неровном свете лампы, сдавленно охнет:
- Я никогда прежде не видел подобного. Что ты написал, сынок?
- "Смятение", папа. Одно смятение на двоих.
И Джошуа улыбнется, все еще находясь под впечатлением от прошедшего дня, все еще вспоминая, как звуки музыки будто подталкивали его руку, все еще чувствуя себя бесконечно счастливым от ощущения рядом этого удивительного человека, Джонатана Синклера. Но даже отцу он не признается в том оглушительном восторге, с которым услышал словно бы небрежно брошенное:
- До завтра, Джош.
Сыграй
- Джонатан!
Звонкий голос привычно вызывал улыбку. Опустив смычок, скрипач насмешливо наблюдал за бегущим к нему Джошем. Он приходил каждый день. Синклер не сразу признался даже самому себе, что ждет этих его визитов. Играть рядом с пишущим Джошуа было весело и интересно. Так же интересно было и болтать с ним, отдыхая, привалившись спиной к стволу дерева, глядя на заходящее солнце, чувствуя рядом теплое плечо.
- О чем ты мечтаешь? - спросил его Теннер в один из таких вечеров.
- О том, что закончу Академию и смогу играть столько, сколько захочу. Не то, чтобы я хотел признания и славы, просто без своей скрипки я не мыслю жизни. А ты? - вопросительно взглянул на парня Джонатан.
- А я точно так же не представляю жизни без тебя, - тихо произнес тот, глядя в небо. - Я так хочу, чтобы мы всегда были вместе!
- Ты так далеко заглядываешь в будущее! - улыбнулся музыкант. - А в настоящем чего бы тебе хотелось? Прямо сейчас?
- Чтобы ты сыграл меня! - выпалил вдруг Джошуа. - Сыграл таким, как ты меня видишь. Только ты сумеешь это.
- Вы слишком превозносите мои возможности, молодой господин!
Снова этот насмешливый взгляд. Но он не может сдержать Теннера:
- Неправда! Ты можешь все! Ты можешь сыграть свои впечатления, эмоции и ощущения, все то, что не выразить словами. Но только, Джонатан... - Джошуа смущенно отвел взгляд: - Не зови меня молодым господином. От этого ужасно неловко!
- Как пожелаете, мол... - и засмеялся, заметив, как вспыхнули щеки парня.
Чтобы отвлечь того от смущения, скрипач заиграл. Мелодия получалась легкой, несерьезной и непоседливой, как солнечный зайчик, невесомой, как шаловливый ветерок. Синклер намеренно дразнил приятеля, старательно подчеркивая его детскую непосредственность и наивность. Он улыбался своим мыслям, прикрыв глаза, предвкушая реакцию Джошуа. Но парень его удивил.
- Вот как… - он задумчиво накручивал на палец прядь светлых волос. – Значит, именно таким ты меня видишь? Поверхностным, суетливым и по-щенячьи восторженным? Что же, похоже мне нужно постараться чуть больше, чтобы доказать тебе серьезность моих намерений.
Он побрел к дому, не взглянув больше на музыканта и как-то моментально ссутулившись. Джонатан растерянно смотрел ему вслед - такой реакции на свою проказу он не ожидал. Он был уверен, что парень по обыкновению рассмеется и примется его тормошить. Да чего греха таить - Синклеру и самому хотелось его потискать.
- Джош! - он все еще надеялся, что тот сейчас обернется, посмотрит, хитро прищурившись, и так привычно кинется на шею.
Но парень приостановился на мгновение, не оглядываясь, бросил через плечо:
- Мне нужно подумать, - и зашагал дальше.
Джонатан хотел было догнать, схватить его в охапку, сжать до хруста, но почему-то не сделал этого. Он провожал взглядом удаляющуюся фигуру и мысленно уговаривал себя, что завтра утром приятель прибежит на эту поляну, как всегда, что тогда он, Джонатан, сыграет ему свои настоящие чувства. С помощью скрипки он расскажет, какой Джошуа на самом деле: смешной, искренний, чистый и чудной. Милый и забавный, до невозможности открытый. Взрослый ребенок. Да, решено, так он и сделает. И Джош обязательно его поймет.
Но на следующий день он не пришел. И через день тоже. Синклер недоумевал: неужели так сильна оказалась обида? Он снова и снова пытался наиграть ту самую мелодию, отражающую его чувства. Джонатан ясно слышал музыку в своей голове, но скрипка упрямо не слушалась, не хотела звучать, отказывалась петь. В памяти всплыло лицо Джошуа: "Я не могу писать без тебя. Я ничего без тебя не могу!" Так вот, оказывается, что художник имел в виду? Он тоже испытывал подобное? А подобное ли? Не раз и не два Джонатан ловил себя на мысли, что ему приятны объятия парня, что хочется обнимать его в ответ, но сделать это он не решался. Джош будто жил в каком-то мире, известном одному ему, был почти неземным, и обычные плотские желания по отношению к нему - такому - казались оскорбительными. Интересно, а чего желал он сам? Синклер злился на себя за то, что не попытался выяснить этого раньше, когда у него была сотня возможностей.
Прошла неделя с того момента, как они виделись в последний раз. В тот день скрипач вернулся после занятий во флигель, преисполненный решимостью все-таки сыграть неподдающуюся мелодию, как вдруг его взгляд натолкнулся на оставленный на крыльце белый конверт с гербом семьи Теннеров, оттиснутом на сургуче. "Это от него!" - сердце на долю секунды замерло и забилось с удвоенной силой, пока Джонатан вскрывал конверт. Но с первых же строк стало понятно, что писал ему не Джош, а его отец: "Уважаемый господин Синклер! Наслышан о Вашем несравненном таланте, поэтому хотелось бы просить Вас играть сегодня вечером на приеме, устроенном в честь помолвки моего сына."
Что?! Помолвка?! Этого не может быть! "Я влюблен в тебя!", "Я одержим тобой!", "Я так хочу, чтобы мы всегда были вместе!" - разве мог Джошуа врать в таких вещах? Разве могли врать его ясные глаза, горящий восторгом взгляд? Или он понял, что ошибался? Что его чувства - вовсе не любовь?
Не умея иначе выразить всю бурю бушующих в его душе эмоций, музыкант схватил свою скрипку и заиграл, выплескивая все то смятение и недоверие, что царили сейчас в его душе. Раздражаясь все больше и больше, Джонатан не замечал, что сейчас скрипка не пела. Она нервно вскрикивала, рвано стонала, хрипела и под конец, жалобно взвизгнув, больно хлестнула по пальцу порвавшейся струной. Эта боль, наконец, отрезвила парня. Выравнивая дыхание, он рассматривал выступившую капельку крови. Джонатан принял твердое решение не малодушничать и все-таки сыграть на этом приеме, как велико бы ни было желание отказаться. А может быть, он просто хотел еще раз взглянуть на Джоша, посмотреть в его глаза и убедиться во всем самому.