Ты всегда говорила мне, что я поглощаю твою боль, помогая тебе успокоиться и забыть. На самом-то деле всё было совершенно иначе. Я питалась твоей болью, забывая о своих тараканах и проблемах. Я забывала о Гарри (на этом моменте лист чуть не упал на и без того, холодный пол. Гарри был для нее тем немыслимым кошмаром, который снится один всего лишь раз, но запоминается на всю жизнь маленьким, хрупким девочкам, ломая их изнутри с каждым годом всё больше и больше. Она давно не говорила о нём, а я давно не вспоминала. Несмотря на это, несмотря на её беззаботность, я всегда улавливала ту погасшую искорку, погасшую в тот день навсегда. Моя мать, ничего не знающая в женском счастье, говорила, что это искорка и была женским счастьем), забывала тот мерзкий день, даже не день, а каких-то пару часов. Прости меня, прости, что не послушала.
Я не умею изливать душу, Кэс. Особенно в письмах, ведь своего рода это исповедь, а Бог давно умер в моей душе. Ты была моим Богом. Ты была моей крепостью. Надеюсь обрести её снова...
Твоя,вечно болтливая,Катрин.»
Глядя на дату, я понимаю, что это было ещё год назад. Я знала, что означают эти проблемы. Тихий ужас одолел моё сознания. Иногда, у Катрин были проблемы с окружением. Иногда, даже и с шалостями того самого окружения. Я знала, что иногда она баловалась, своего рода заедая воспоминания и боль, но не настолько часто и не настолько сильно, чтобы я могла действительно переживать. Но это письмо. Оно словно щелчок в моей голове. Я бросила ее, не понимая даже этого.
«Я не понимаю, что именно с тобой произошло, но зная последние отрывки твоей жизни, точнее, той жизни, которая была ещё нашей, я понимаю, что у тебя были причины так поступить. Несмотря на это, будь я трижды эгоисткой, каковой я никогда не была (ты сама это знаешь), я не хочу принимать этого. Каждый месяц я посылаю по одному письму в пустоту. В ту звонкую, как ты говорила, пустоту, которая прожигает даже внутренние органы. Это письмо последнее...
Семь месяцев. Я устала, Кассандра. Я устала спрашивать твою мать, где ты и как ты, зная уже наизусть её ответ. С первого раза вариант, твоего обучения во Франции и получение чудо гранта, казались мне чем-то нереальным. Я устала смотреть в твоё окно, каждый раз, когда прохожу мимо твоего дома. Мы были подругами. Нет! Мы были сёстрами. Не знаю как с другими, но со мной точно. Есть столько всего, что я хотела бы тебе рассказать. Что я хотела бы сказать только тебе, так как только ты знала все мои секреты. Только ты могла угадать мои мысли...
Знаешь, иногда мне до жути страшно. Иногда мне кажется, что ты умерла. Глупо конечно посылать письма покойнику, которым ты явно не являешься, но всё, же глупо. Поэтому это последнее письмо. Мама Себастьяна умерла два месяца назад. Он был так разбит, что мне приходилось быть ему опорой и жилеткой. А кто был для меня опорой? Кто им был, Кассандра? Никто...
Я поступила в Медицинскую Академию в Бостоне. Не журналистика конечно, но и это сойдёт. Когда-то я тоже болела спасением чьих-то душ, после смерти матери Себастьяна, я поняла, что именно это и является моим предназначением. Ей было так больно.
Я скучаю по тебе и, несмотря на то, что это письмо последнее, моё сердце для тебя всегда открыто. Я знаю, что когда-то ты прочтёшь его.
С любовью покойничку, Андрэя.»
Тишина...Наступила такая тишина, что я начала слышать собственные мысли, не замечая ни шума за окном, ни посторонних звуков в квартире. Я просто слушала, разбирая, словно конструктор своё подсознание.
Они так любили меня. Так чисто и бескорыстно, что совсем растаяли в тоске обо мне. Я не подозревала, что была чем-то таким весомым для них. Я не думала о них, не думала ни о ком, кроме себя в тот момент.
В тот момент, когда комок, разрывавшийся внутри начал подступать к горлу, трель ненавистного звонка двери заставила меня подскочить и, не задумываясь подбежать к двери. Единственное что меня остановило буквально в шаге от двери, это мысль, что за ней то, что решит все мои проблемы.
- А ты, как я посмотрю, не меняешься, - та, которая так нужна была моему сердцу. Именно она. Именно сейчас.
Мария пристально глядела мне в глаза, будто искала с них что-то важное. Найдя, что нужно, без лишних слов, она перешагнула порог и просто обняла, стиснув меня в объятия как маленькую девочку.
- Моя очередь быть твоим откровением?
- Только ты им и была...- я не чувствовала как начала плакать, растворяя подкатившийся комок слабости, а так же пачкая тушью её идеальную, но на удивление простую льняную рубашку.
Я ужаснулась от осознания того, как сильно скучала по этому состоянию своей души, по тому, что я могу быть такой слабой и беспомощной в руках женщины. Я соскучилась по её запаху, не по духам, а именно по её запаху, сочившемуся нежной и родной дымкой сквозь аромат зелёного дерева и цитрусовых. Я скучала по той тишине, которая обычно образовывалась только тогда, когда мы оставались одни. Она будто обволакивала нас и, ничего иного не могло просочиться сквозь неё. Я любила это, нет, я любила её. Нет. Я люблю ее...
- Я скучала...
- Я знаю.
- И что, ты совсем не скучала по мне?
- Я бы не пришла, если бы не тосковала по тебе, bien-aimé...- я не буду ссылаться на свою любовь к её французскому, я просто хотела её, даже не просто, я невыносимо, до боли в груди, хотела её и только её прямо сейчас.
Она чувствовала меня. Двери закрылись, заслоняя эту скромную прелюдию от лишних глаз (особенно Миссис Фитси – старенькой и ужасно старомодной дамы, да пожалеем же мы её кошек).
Она целовала мой лоб, так скромно и нежно, без животной страсти, оберегая меня, как маленькую; мои глаза (я чувствовала по её губам, как она улыбается); мои губы...
Эта осторожность была как никогда кстати. Я могла думать, могла контролировать свои действия. Мне не было бы больно из-за последствии, потом.
Последнее что я помню отчётливо и ясно, как погрузившись на кровать, я смотрела на то, как она снимала с себя юбку, с явно умиротворённым видом.
- Ты сможешь?
- Что именно? Вроде не потеряла сноровку, если ты об этом беспокоишься, милая.
- Не об этом, - мне было так стыдно затрагивать эту тему, но я чувствовала, что должна, - сможешь любить меня после того, как я он прикасался ко мне?
Она застыла, будто вспомнила кое-что явно неприятное, это пугало меня. Внезапно она подняла на меня голубые, как сапфиры глаза с нежной до умопомрачения улыбкой и сказала:
- Это не грязь, это всего лишь прошлое...Я любила тебя даже в то время когда он был с тобой, а я не могла. Сейчас, просто представь что у тебя его нет, я сделаю тоже самое, и всё будет так, как было раньше. Сейчас, я хочу быть для тебя единственной пеленой в твоём сознании, - тут серьёзность в её глазах сменилась задорными искорками и она продолжила, - да и любить тебя я умею лучше всякого мужчины, это уже давно понятно...