У своего нанимателя Вельс расспросил, что он знал о царевиче Зейне. Тот рассказал, но не много. Царевич был младшим из трёх сыновей. Старшему, наследнику Хангиру, было уже за тридцать, среднему – около двадцати пяти. Зейну было девятнадцать, и он был любимцем отца, осыпавшего его подарками и выполнявшего любую прихоть. По рассказам, услышанным от местных жителей, Вельс знал, что слепой любовью отца Зейн был обязан своей матери: шаху Захабу было уже более пятидесяти лет, когда он женился на шестнадцатилетней красавице, наследнице трона Ситии.
Вельс, как в Ситии побывавший (немногие мужчины могли бы этим похвастаться до недавнего похода шаха), знал, что никакого там трона не было, и королев не было, а была верховная жрица. Та ещё тварь!.. Наследницей называли, вероятнее всего, её дочь. Брак был заключён, чтобы скрепить перемирие между двумя государствами – Ситией и Дарази.
Шах, разумеется, влюбился в молодую ситийку до беспамятства и дал её титул любимой жены (отняв его у матери среднего сына, Казвина). Новая жена отказалась войти в гарем и жила в построённом для неё загородном дворце. Её сын находился все эти годы при ней, приехав в столицу лишь после смерти матери три года назад. «Быстро же нашёл тут себе развлечение!» - зло думал про себя Вельс, собирая сплетни и слухи, насколько знание языка ему позволяло.
В эти недели, чтобы не терять на рынке времени зря, Вельс старался расширять своё знание местного наречия, особенно налегая на бранные выражения: готовился к встрече с Зейном. Тот не показывался.
Из подслушанного ещё раньше разговора надсмотрщиков Вельс знал, что покупательница приходит на рынок раз в две или три недели. Правда, в тот раз она за северным варваром быстро прибежала, недели не прошло… «Видно, под хвостом ему пекло, щенку паршивому!» - не переставал ругаться Вельс, стоило ему вспомнить о юном царевиче, отнявшем у него жизнь ни за что ни про что и с которым он… Нашёл, что вспомнить, даже думать не смей!
Вельс, отработав в курильне всю ночь чуть не до зари, ложился спать, а после полудня приходил на рынок, надеясь застать там Зейна. Наконец, удача ему улыбнулась. Царевич пришёл, всё так же в сопровождении стражников. Одежда на нём была другой, но Вельс узнал его по росту и по лёгкой красивой походке, не столько танцующей, сколько крадущейся. Уж он-то знал, что под покрывалом скрывается не томная красавица, а настоящее исчадье ада, бешеный зверёныш.
В лесах его родины водилось много зверей, но ни одного охотники так не боялись, как рыси. Она страшнее и волка, и медведя. Зверьё, если не сильно оголодавшее, не в гоне и не обороняющее детёнышей, на человека обычно не нападало, наоборот, сторонилось и старалось уйти в чащу. А вот рысь, огромная дикая кошка, набрасывалась. Страсть у неё была – убить, растерзать! И нападала обычно из засады: сидела на ветвях дерева, невидимая в своей пятнистой шкуре, и обрушивалась на человека сзади, вонзаясь когтями так, что даже если и было кому помочь, то всё равно не оторвать было рысь от её жертвы. Вот и младший царевич Вельсу рысь напоминал: коварную, опасную, смертоносно быструю…
Вельс пристроился сбоку от охранников Зейна и вместе с ними остановился у ещё одного помоста, где царевич засмотрелся на двух коренастых рабов, то ли очень похожих братьев, то ли вообще близнецов. Засмотрелся, но прошёл мимо, а Вельс всё ближе к нему подбирался. Наконец, когда мальчишка начал присматриваться к ещё одному рабу, Вельс ловко обогнул стражников, так что они даже и не заметили, и громко произнёс над ухом Зейна:
- Купи меня! Не пожалеешь! – и тихонько добавил шёпотом: - Царевич…
Тот отшатнулся, даже руками зашарил по боку, словно оружие искал: если бы кто на него смотрел сейчас, сразу бы мужчину по этому движению распознал. Жаль, что под плотно вуалью глаз не было видно, Вельс бы дорого отдал, чтобы посмотреть на выражение лица Зейна.
Стражник бросился к Вельсу и схватил его за руку.
- Закричать? – спросил тот, не сводя глаз с царевича.
Тот помедлил секунду, словно не сразу сообразив, а потом махнул рукой, подав стражнику знак. Вельса тут же отпустили. Зейн смотрел на варвара и не шевелился, и из-под покрывала ни одного звука не долетало. Но Вельс чем угодно поклясться мог, что юноша напуган: и тем, что объявился тот, кто знает его самые страшные тайны, и тем, что ожил убитый им раб.
- Что?.. – прошелестело из-под покрывала. – Что тебе нужно? Убить меня?!
- Ещё раз попасть во дворец. Веди!
- Я не могу… Зачем?
- Веди! – повторил Вельс с угрозой в голосе.
Он только на то и рассчитывал, что царевич в первые минуты растеряется и станет слушаться. Зейн наверняка был не из пугливых, но воскресший мертвец кого угодно мог привести в ужас.
Зейн развернулся и торопливо пошёл к выходу с рынка, не задавая больше никаких вопросов. Когда они дошли до занавешенных носилок и царевич начал усаживаться внутрь, Вельс забрался туда вслед за ним, надеясь, что рослые рабы смогут унести их двоих: отпускать от себя царевича он не собирался.
Как только занавеси опустились за ними, Зейн сорвал с себя покрывало. Он был бледен, а зелёные глазищи казались ещё больше прежнего.
- Кто ты? – прошептал он дрожащим голосом. – Злой дух?
- Нет, но я буду преследовать тебя не хуже злого духа за то, что ты сделал! – рявкнул Вельс в ответ.
Зейн, выбравшись из-под покрывала, скрывавшего обыкновенную мужскую одежду, скинул с себя вышитые туфельки с загнутыми носами и поменял их на низкие сапожки из мягкой кожи. При этом он ни на мгновение не отводил глаз от Вельса, словно боясь, что тот сейчас на него набросится.
- Мне надо найти во дворце одну вещь, - сказал ему северянин. – Ты мне поможешь. А не поможешь – сильно пожалеешь. И я не буду тебя убивать: для такого как ты позор хуже смерти.
Царевич ничего не говорил, как язык проглотил. Вельс радовался: значит, не пришёл ещё в себя. Пока поганец в растерянности, надо действовать.
Какое-то время Зейн просто ошалело таращился на недавнего раба, а потом, словно опомнившись, вытащил из-под подушек тонкую тряпочку и флакончик с маслом и начал оттирать краску с глаз. Потом он выудил откуда-то маленькую бархатную шапочку, украшенную пёстрым соколиным пером, и надел на голову. Вельс внимательно посмотрел на его причёску – оценить, не могло ли в ней опять оружие прятаться. Пепельные волосы были сплетены в короткую толстую косу, украшенную подозрительными побрякушками.
Едва Зейн успел переодеться в полагающуюся царевичу одежду, как паланкин остановился и снаружи послышались голоса. Вельс выглянул наружу: они уже добрались до одних из тридцати ворот в стене, окружающей дворец, его павильоны и сады. На воротах вопросов не возникло: стоило только царевичу показать своё лицо, как их тут же пропустили внутрь. Стражники лишь спросили, кто такой Вельс. Юноша растерялся на секунду, но быстро придумал, что сказать:
- Это иноземный лекарь.
Больше им вопросов не задавали. Покои Зейна находились поблизости от этого входа, и через минуту паланкин остановился возле деревянной двери, покрытой золочёной резьбой. Там их встретил дородный господин, разряженный в пышные и пёстрые одежды, и перегородил проход: