— Как я могу знать, если вы ничего никогда не говорите? Клещами тянуть? Пытать вас каленым железом? Умолять?
— Даня, не надо… — прошу я.
Он отступает на два шага, скрещивает руки на груди и смотрит на меня с высоты своего роста и своих — не верю, что я это думаю — куда более зрелых, чем мои двадцать три, восемнадцати лет. Высокий, крепкий, мужественный. Хмурый и злой, как черт. С царапиной на скуле, которую хочется залечить поцелуями.
— Я ушла от мужа, Даня, — беспомощно каюсь я.
— Я в курсе, — бросает он. — Говорят, сбежали к богатому арабу.
— Что? — И рада бы засмеяться, да не могу — репей в горле.
— Не араб? Кто-то другой? — Черные глаза темнеют, становятся совершенно непроницаемыми. — Безопасный, надежный… взрослый?!
Он с размаху впечатывает кулак в дверцу шкафчика.
— Прекрати! — взвинчиваюсь в ответ. — Не веди себя как…
Успеваю прикусить язык и нее закончить фразу, но Ленский уже понял. Мрачно усмехается, выбрасывает руку и тянет на себя. Впечатываюсь носом ему в солнечное сплетение, пытаюсь успеть поджать губы, но все-равно оставляю поцелуй на раскаленной коже.
— Пиздец! — шипит Даня, как ребенка ставит меня на скамейку, чтобы наши глаза были хоть немного на одном уровне, хоть даже так он выше. — Я тебе не ребенок! Не мальчик! Не, блядь, игрушка на один раз, поняла?!
Он кричит и злится, но это совсем не то же самое, как было с мужем. Я просто откуда-то знаю, что даже если в приступе злости Ленский разнесет раздевалку на щепки, он никогда не тронет даже волос на моей голове. Знание, которое я не могу объяснить ни единым неоспоримым фактом. Слепая вера.
— Не «выкай» мне больше, — реву я, и плевать, что я старше. Я сейчас просто женщина, которой он сделал больно. Пусть и целиком заслуженно.
Он вздыхает, забрасывает мои руки себе на плечи и уже знакомым жестом роняет лоб мне на плечо. Зарывается пальцами в волосы, намеренно сжимая их в кулаках, чтобы я не забывала, что он еще и близко не остыл.
— Не сбегай от меня больше, — отзеркаливает мое требование. — Я без тебя дышать разучился.
Хочу сказать, что и я без него не дышала, но за дверью раздается выразительное покашливание и мы резко отстраняемся друг от друга.
Глава тридцать шестая: Даня
Я быстро натягиваю свитер, наспех бросаю в форму в спортивную сумку. Делаю это все не выпуская Колючку из поля зрения. Боюсь, что если отвернусь — снова потеряю. Растворится, как мой очередной сон.
Понятия не имею, как узнал, что она тут. Просто в какой-то момент что-то шарахнуло в голову: шаги за дверью — это ее шаги. Вышел на одних инстинктах и нее ошибся. В первую секунду хотел сгрести ее в охапку и зацеловать так сильно, чтобы забыла как разговаривать. Потом выораться, чтобы забыла, что может быть без меня. Потом снова зацеловать, потом затащить в раздевалку и наказать жестким трахом, чтобы стала тихая, смирная и моя.
Через секунду мозги встали на место.
— Где ты живешь? — спрашиваю я, завязывая шнурки на ботинках. И на всякий случай, пока она не начала снова "некать", добавляю: — Колючка, у меня в телефоне твоя фотография в лифчике и у нас был секс по телефону.
Она громко втягивает воздух через нос, и когда я поднимаюсь, то застаю ее покрасневшей от ушей до кончиков волос. Забрасываю сумку на плечо, беру Колючку за руку и крепко, чтобы она точно почувствовала, скрещиваю наши пальцы. Она жжет меня своими зелеными глазами, и меня все же конкретно клинит.
Наклоняюсь, дую ей на губы, заставляю удивленно распахнуть рот — и прикусываю нижнюю губу. Размазываю свое дыхание языком по ее языку, а когда она несмело отзывается, сгребаю в кулак воротник ее пальто, притягивая к себе.
— Даааааня… — шепчет она и тут же глотает стон, когда я прижимаюсь к ее животу своей выпирающей ширинкой. Хорошо, что мое пальто длиной ниже члена, а то хрен у меня пройдет этот стояк, пока она рядом.
— И, кстати, Варвара Юрьевна, — нарочно бешу ее, — вы мне больше не учительница, так что теперь у нас — свидания и секс.
— Ленский! — возмущается Колючка.
— Свидания, секс и Новый год на носу, — «поправляю» сам себя.
Колючка смотрит на меня огромными удивленными и, одновременно, сумасшедшими глазами. На языке крутятся слова о том, что она чертовски, просто невыносимо сильно все усложняет, когда пытается снова и снова спрятаться за стену с надписью «Ленский — малолетка», но сейчас мне так хорошо просто быть с ней рядом, что я проглатываю обиду. Есть множество способов, которыми я могу показать, что в нашей паре девочкой с плюшевыми игрушками все равно будет она. Хочу — и покажу, не словами, а поступками, потому что, кажется, только так ее и можно переубедить.