Вернувшись в ее квартиру, мы лежали на полу в гостиной и разговаривали, в основном о книгах. Сидни призналась, что теперь читает больше, чем во время учебы в Йеле, и открыла для себя целый ряд интересных молодых писателей. Я завидовал каждому писателю, имя которого она называла, — не столько их таланту, сколько тому, что они произвели впечатление на Сидни. Я догадывался, что их ей порекомендовал парень из трастового фонда. Я потянулся к Сидни и поцеловал ее. Ее губы были мягче, чем я помнил. Я расстегнул ее блузку, положил руку ей на грудь, раздвинул колени своей ногой. Она расстегнула мне пояс, легла на меня и стала стонать и шептать «да». Вдруг резко остановилась и отодвинулась:
— Погоди. Сегодня был прекрасный вечер. Давай не будем его портить.
— Портить?
— Я не хочу торопиться.
Внутренний голос сказал мне, что Сидни не хочет торопиться, потому что я околачиваюсь в «Пабликанах» и работаю в «Лорд энд Тейлор». Если бы я пришел и с порога начал рассказывать о своей работе на Уолл-стрит, мы бы уже разделись. Я вскочил. Голова кружилась. Я слишком много выпил, но этого было недостаточно. Сидни тоже вскочила, схватила меня за руку, попросила остаться, чтобы она могла все объяснить. Я высвободил руку. Мне нужно было сохранить хоть какую-то гордость. И что важнее, я еще мог успеть на поезд в час девятнадцать и попасть в «Пабликаны» до закрытия.
28
ТИМ
В баре было полно народу. Я протиснулся между четырьмя торговыми представителями, которые жаловались не то на босса, не то на маленькие премии, и мужчиной, от которого недавно ушла жена. Ушла к женщине.
Дядя Чарли раздавал советы всем одновременно. Увидев меня, он запрокинул голову, так будто кто-то сунул ему под нос ароматическую соль.
— Кто умер?
— Я. Только что ужинал с Сидни.
— Стервы, — прошипел дядя, шарахнув бутылку «Деварза» о стойку. — Все они стервы.
Торговые представители и рогоносец крякнули в знак одобрения.
Дядя Чарли что-то долго наливал, а потом поставил передо мной стакан, до краев наполненный виски. Фонтан Треви из виски. Затем дядя начал открывать бутылки пива для торговых представителей и забыл про меня. Я огляделся. Кому-то посетители бара показались бы безликой толпой выпивающих людей, но для меня это были родные лица. Друзья и родственники. Попутчики. Биржевые брокеры и «медвежатники», спортсмены и инвалиды, матери и супермодели, — мы все были одним целым. Мы все пришли в «Пабликаны», потому что нас обидела жизнь, потому что страдание любит компанию.
Дядя Чарли снова повернулся ко мне:
— Ладно, выкладывай.
Я глубоко вдохнул. Дурацкая затея. От кислорода, попавшего в легкие, мне опять стало грустно, и я не мог говорить связно. Позже дядя Чарли рассказал, что я произнес нечто вроде: «Каждый раз, когда кто-то умирает, люди говорят о том, как хрупка жизнь, но, черт возьми, мне кажется, что по-настоящему хрупкая вещь — любовь, убить кого-то не так просто, а любовь умирает быстрее, чем свежесрезанные цветы, вот так я думаю, бу-бу-бу, твою мать, бу-бу-бу». Дядя Чарли не знал, что ответить, потому что я невольно начал разговор, в котором захотели принять участие все. Мужчины стали выражать свое мнение о женщинах и о самых разных аспектах любви.
Парень в шикарном льняном костюме сказал, что любовь ничем не отличается от любого другого дурмана.
— За любой эйфорией следует депрессия, — утверждал он. — После подъема всегда идет спад. Мера опьянения — то, насколько плохо тебе на следующий день, верно? То же самое относится и к любви. За каждый оргазм мы платим рвотой.
— Спасибо, — поблагодарил его дядя Чарли. — У меня теперь этот образ несколько недель будет стоять перед глазами.
Мужчина рядом с парнем в льняном костюме, волосы которого напоминали большой лист табака, натянутый на череп, вышел вперед.
— Ладно, с красивыми женщинами такой расклад, — начал Лист Табака. — Красивые женщины часто одиноки, но никогда не остаются одни. Понимаете, у них всегда есть парень, поэтому даже если они обижены, они никогда не бывают свободны. Это один из жизненных парадоксов.
Дядя Чарли кивнул.
— Парадоксов, — повторил он.
Я услышал голос за спиной. Когда я повернулся, там никого не было. Я посмотрел вниз. На уровне моего пупка был большой орлиный нос. К этому носу был приделан человек с глубоко посаженными голубыми глазами и щеками с ямочками, как у Ширли Темпл. Не подходящим к фигуре басом гном с ямочками заявил, что женщины более развиты, чем мужчины, потому что способны на противоречивые эмоции. Они могут и ненавидеть вас, и любить одновременно. У мужчин же, добавил Гном с Ямочками, либо все, либо ничего.