— Джей Ар, — сказала мама.
— Его настоящее имя.
— Джей Ар.
— Это ведь его инициалы, разве не так?
— Нет.
— Ну что ж, — психиатр бросил свой блокнот на стол, — вот вам и ответ.
— Простите? — сказала моя мать.
— Очевидно, мальчик страдает от личностного кризиса. У него нет индивидуальности, поэтому он злится. Дайте ему имя — настоящее имя, — и приступы гнева пройдут сами собой.
Поднявшись, мать сказала, чтобы я надел куртку и что мы уходим. Она бросила на доктора такой взгляд, от которого Шелтер-Рок раскололся бы пополам, и сдержанным тоном сообщила, что семилетние дети не страдают от личностных кризисов. Пока мы ехали домой к дедушке, она крепко держала руль и исполнила весь свой репертуар за три четверти обычного времени. Вдруг она перестала петь. Она спросила, что я думаю о словах доктора. Нравится ли мне мое имя? Страдаю ли я от личностного кризиса? Что или кто был причиной моих приступов?
Я отвел глаза от пролетающих мимо особняков и медленно повернулся к матери — в этот раз именно у меня был ничего не выражающий взгляд.
4
ДЕДУШКА
Однажды меня осенило. Я понял, что мою мать оскорбляет не столько дедушкин дом, сколько сам его владелец. Необходимость ремонта печалила ее потому, что напоминала о человеке, который отказывался этот ремонт делать. Я увидел, как мама бросает взгляд в дедушкину сторону, а потом впадает в тоску, и предположил, что ей также очень не нравится то, как дедушка выглядит.
Дед перестал следить не только за домом, но и за собой. Он носил штаны в заплатах, дырявые ботинки, рубашки с пятнами слюны и остатков от завтрака, мог не причесываться по нескольку дней, не вставлять свою искусственную челюсть и не мыться. Он столько раз использовал одно и то же лезвие для бритья, что казалось, будто его щеки расцарапала дикая кошка. Он был покрыт струпьями, помят, от него воняло тухлятиной, и еще он ленился, чего мама не выносила. Дедушка давно уже не пытался чего-то добиться в жизни. Еще в молодости он растерял все амбиции. Когда его мечта стать профессиональным игроком в бейсбол разбилась в пух и прах, он занялся страховым бизнесом и добился успеха, от которого его тошнило. Как жестока судьба, думал он, вынудившая его быть успешным в работе, которую он ненавидит. И он отомстил судьбе. Как только он накопил достаточно денег, чтобы обеспечить себе надежный доход до конца своих дней, дедушка бросил работу. С тех пор единственным его занятием было наблюдать, как разваливается дом, и заставлять родственников лебезить перед ним.
Когда ему надоедало наше раболепство, он выходил на улицу. Каждый вечер в сумерках дедушка шел пешком в город встречать поезда, приходящие в час пик из центра города. Когда пассажиры выходили на платформу и выкидывали свежие газеты, дедушка запускал руку в урну и выуживал номер, чтобы сэкономить несколько центов. Глядя на то, как он роется в мусорном контейнере, пассажиры и представить себе не могли, что этому старому бродяге свежая газета нужна для того, чтобы проверить последние котировки акций и облигаций из своего внушительного портфеля.
У дедушки была фотографическая память, поразительный словарный запас, хорошее знание греческого и латыни, но он не давал нам возможности насладиться его талантами, потому что никогда не вел с нами интеллектуальных бесед. Нам приходилось довольствоваться бесконечными цитатами из телевизионных передач, рекламными слоганами и бессмысленной болтовней. Мы рассказывали ему, как прошел наш день, а он в ответ кричал: «Это свободная страна!» Когда его просили передать фасоль, он говорил: «Приятна на вкус, как косячок». На замечание о том, что у собаки завелись вши, он отвечал: «Никому не говорите — будут завидовать!» Болтовня была забором, которым дед огораживал себя. Однажды он услышал, как одна из моих двоюродных сестер уговаривала «сделать ка-ка» страдавшую запором собаку. С тех пор это стало коронной дедушкиной фразой. Раз по десять на дню он говорил: «Сделай ка-ка», что означало «здравствуйте», или «садитесь за стол», или «„Метс“ проиграли» — или вообще ничего не означало. Возможно, таким образом дедушка старался компенсировать свое заикание — фразы, которые повторяешь по многу раз, легче произнести. Однако не исключено, что он просто потерял рассудок.
У дедушки было две страсти, одна тайная, другая явная. Каждое субботнее утро он спускался вниз причесанный, с вставной челюстью, в выглаженной и безупречно чистой одежде. Над карманом синего костюма в тонкую полоску подобно гейзеру вздымался кружевной платочек. Не говоря ни слова, он садился в свой «Форд Пинто» и уезжал, чтобы вернуться только поздно вечером, а иногда и на следующий день. Никто не спрашивал, куда ездит дедушка. Его воскресные рандеву были как переполненный унитаз — так очевидно непристойны, что не требовали комментариев.