— Бар — «как „форд“ среди пустыни»? — спросил Атлет, тыкая пальцем в одну из страниц. — Почему бар — как «форд» среди пустыни?
— Это опечатка, — сказал я. — Должно быть «форт». Форт среди пустыни.
— А мне нравится, как получилось. «Форд» в пустыне. Что-то в этом есть.
Я заглянул через его плечо и взвесил это предложение.
— А это что? — удивился он. — Там кругом была «царь»?
— Должно быть «была гарь».
— Парень, ты вообще не умеешь печатать. Но в любом случае это клише.
На тренинге в «Пабликанах» относились к ошибкам совсем не так, как на тренинге в «Таймс». Разницу я понял, когда неверно использовал слово «франтовство» в заметке для газеты. Редактор указал мне на это в такой форме, что я просто врос в землю. Позже в тот вечер я рассказал дяде Чарли и Питеру об этом унижении.
— А что значит «франтовство»? — спросил дядя Чарли.
— Точно не знаю, — признался я.
Дядя водрузил на стойку «Книгу слов».
— Разберись, — сказал он и ушел обсудить что-то с Шустрым Эдди.
Я нашел слово «франтовство». Толкование гласило: «Броская элегантность». Кто-то обвел слово в кружок и подписал: «КАК У ЧАЗА». Я показал Питеру. Тот рассмеялся. Когда дядя Чарли вернулся, я показал и ему.
— Хм, как тебе это нравится? — улыбнулся он. Затем прочел толкование вслух. — Но ведь подходит, правда?
35
ИГРОКИ ВЫСШЕЙ ЛИГИ
Войдя в дедушкин дом, я увидел странного человека, который сидел за столом на кухне и пил из стакана молоко.
— Макграу? — спросил я.
Тот подпрыгнул. Он был на три дюйма выше, чем когда я видел его в последний раз, и на тридцать фунтов тяжелее. Ростом он был шесть футов четыре дюйма и весил как минимум двести двадцать фунтов, а его детская пухлость превратилась в мясистость. Когда он обнял меня, мне показалось, что под рубашкой у него броня, а рука, похлопавшая меня по спине, больше, чем бабушкины прихватки. Это напомнило мне, как я обнимал своего отца, когда был маленьким, — ощущение, когда не можешь обхватить человека целиком.
— Чем вас там кормят в Небраске? — спросил я.
Бабушка держала в руках пустые пакеты из-под молока и коробку из-под печенья, которые он только что уничтожил.
— Чем бы его там ни кормили, — сказала бабушка, — этого явно мало.
Я вынул бутылку пива из холодильника и сел напротив Макграу. Он рассказал мне и бабушке о своих злоключениях на Великих Равнинах, и мы оба смеялись. Еще он сообщил нам, как учился быть питчером, выходящим на временную замену, о стрессе, об интенсивности тренировок, о толпе болельщиков. Я заметил, что его легкое заикание стало почти незаметным.
Он спросил меня о моей жизни.
— Как там «Нью-Йорк таймс»? Тебя уже сделали корреспондентом?
Макграу произнес это так небрежно, будто мое продвижение было столь же неизбежно, как рост его плеч в ширину. Я пробормотал, что это длинная история.
Слушая Макграу, восхищаясь его ростом и размахом плеч, а также невероятной шириной его туловища и мощью ног, я испытал то знакомое, давно забытое чувство, которое приходило ко мне каждый раз, когда Макграу и двоюродные сестры уезжали. В этот раз не тетя Рут похитила Макграу — он просто вырос. Макграу был огромным, каким и должен быть мужчина, и я вспомнил о наших поездках в Рохайд, когда мы были маленькими, когда смотрели на ковбоев-манекенов, огороженных цепочкой. Теперь Макграу стал одним из манекенов. А я все еще был зрителем за оградой.
Изо всех, кого я любил, чаще всего мне приходилось прощаться с Макграу. Теперь пора было попрощаться снова. Прощай, толстощекий мальчишка с короткой стрижкой, здравствуй, супермен, который еще наворочает дел. Естественно и по привычке я смотрел на мужчин снизу вверх, но я не хотел смотреть снизу вверх на Макграу. Это он должен почитать меня, своего старшего брата и защитника! Но единственным для него способом посмотреть на меня снизу вверх было поднять меня над головой.
Через несколько дней, когда я сидел в квартире и работал над романом о «Пабликанах», в дверь без стука вошел Макграу.
— Мне нужно потренироваться, — заявил он. — А то рука расслабляется. Ты готов?
Он принес запасную перчатку для меня. Мы отправились по Пландом-роуд до Мемориального поля, где разошлись на расстояние приблизительно восемьдесят футов, и начали кидать мяч туда-сюда, постанывая, как артритики, пока разогревались. Макграу утер пот со лба и размазал его по мячу.