— Фистул, когда ты наконец човнул домой, — сказал он, в шутку стукнув меня. — Помнишь, как я тырал твои пипи плухом? И твой дядя сказал, что он понимал, какой ты был ути-плюти ванька-встанька.
— Здорово сказано! — воскликнул я.
После третьего мартини я положил на стойку двадцатку, чтобы заплатить за следующий коктейль. Дядя Чарли подвинул банкноту обратно ко мне.
— За счет заведения, — объяснил он.
— Но…
— Племянники барменов пьют бесплатно. Всегда. Сечешь?
— Секу. Спасибо.
— Кстати, насчет бабла. — Он вынул пачку наличных из кармана и отсчитал пять двадцатидолларовых купюр. Бросил их поверх моей двадцатки. — С днем рождения. Купи пивка какой-нибудь эфемерной студенточке. Ты не против, если я скажу «эфемерной»?
Я потянулся за деньгами. Дядя Чарли замахал на меня руками:
— Неверно!
Он показал глазами на стойку. Я проследил за его взглядом. Перед каждым посетителем, мужчиной или женщиной, лежала пачка купюр.
— Когда ты входишь в бар, — наставлял меня дядя Чарли, — выложи все свои деньги — все, — и пусть бармен берет сколько нужно в течение вечера. Даже если бармен твой дядя и денег не берет. Такова традиция. Протокол.
К полуночи в бар набилось больше сотни человек. Люди стояли вплотную друг к другу, как кирпичи в стене. Из кухни вышел Вонючка. Он был атлетически сложен, хотя и невысок, рыжие волосы имели огненный оттенок, а рыжие усы закручивались на концах. Мне он показался похожим на тяжелоатлета из старинного карнавала. Дядя Чарли сказал, что на кухне Вонючка «художник» и делает с бифштексом то же самое, что Пикассо делал с камнем. Появился мужчина по кличке Шустрый Эдди, и я признался, что наслышан о нем. Он был известным на всю страну парашютистом, и когда я был маленьким, он при всех приземлился с парашютом на дедушкин двор — выполняя условие пари, которое он проиграл дяде Чарли. Несколько недель весь Манхассет только об этом и говорил, и я, бывало, караулил во дворе, ожидая, что Шустрый Эдди снова появится над верхушками деревьев. Я заметил, что он сидит на барной табуретке так, будто приземлился на нее с высоты трех тысяч футов. Казалось, ему польстило то, что я так много знаю о нем, и он спросил дядю Чарли, можно ли меня угостить.
— Джей Ар, — сказал дядя Чарли, — этот стакан за счет Шустрого Эдди.
Шустрый Эдди сидел возле Атлета, который, казалось, был его лучшим другом, хотя они соперничали во всем. У меня сложилось такое впечатление, что эти двое на протяжении десятилетий пытались превзойти друг друга в боулинге, бридже, бильярде, теннисе, гольфе и особенно в обманном покере, который, как они мне объяснили, был как «ловись рыбка» для взрослых, и играли в него серийными номерами долларовых купюр. Говорили, что у Атлета железные нервы. Атлет никогда не нервничал, когда сдавал последнюю карту, сказал мне Шустрый Эдди, потому что после того, как ты брал врага на мушку своего «М-60», остальное казалось уже парой пустяков.
— Атлет! — спросил я. — Ты был на войне?
— Вьетнам, — ответил за него Шустрый Эдди.
Атлет производил впечатление веселого и милого человека, и у меня в голове не укладывалось, что он воевал. Когда мы начали разговор, я подвинулся поближе к нему.
— Ты не возражаешь, если я спрошу, сколько ты служил в армии? — задал я вопрос.
— Один год, семь месяцев и пять дней.
— А сколько ты пробыл во Вьетнаме?
— Одиннадцать месяцев и двенадцать дней.
Он отпил пива и уставился на панели из цветного стекла с изображением гениталий по ту сторону стойки — авторства Чокнутой Джейн. Казалось, он смотрел прямо сквозь стекло, будто это было окно в Юго-Восточную Азию. Он сказал, что возненавидел сырость, так как приходилось постоянно пробираться по болотам.
— И там еще повсюду росла слоновая трава, пеннисетум, с высокими стеблями, которые режут кожу как лезвием. То есть ты постоянно мокрый насквозь, а кожа сплошь в порезах.
Пока Атлет рассказывал про Вьетнам, остальные голоса в баре стихли. Казалось, что все разошлись по домам и выключили свет, который горел только над головой Атлета. Его служба во Вьетнаме началась с долгих недель ожидания. Он пробыл в стране уже полгода, в основном в дельте Меконга, но ничего не происходило, поэтому он позволил себе расслабиться. Может быть, все не так уж и плохо, решил он. Затем, возле Ку Чи, его отряд вышел на открытое поле, и мир взорвался. Засада, подумали они. Оказалось, что поле было заминировано. Атлета ранило в спину, в шею и в пальцы. Просто осколки, быстро добавил он, чувствуя неловкость, потому что девять из пятнадцати мужчин, которые были с ним тогда, погибли. «К нам на подмогу даже не послали вертолеты, — сказал он. — Это было слишком рискованно».