— Доброе утро, хулиган, — улыбнулась она.
На ней был легкий атласный халатик. Я забрал чашку у нее из рук и, когда она отвернулась, схватил ее и затащил в постель.
— Мои родители, — начала Сидни.
— У них свободные взгляды.
— Да, верно, либералы проснулись и выразили желание встретиться с мужчиной, находящимся в комнате для гостей наверху.
Поскольку мой чемодан остался в машине Сидни, я надел ту же одежду, в которой был накануне вечером, и спустился следом за ней по лестнице. Ее родители действительно оказались либералами. Казалось, они совсем не были возмущены. Они налили мне чашку кофе и пригласили позавтракать с ними.
У них обоих был такой же низкий голос, как у Сидни, и, так же как и она, они засыпали меня вопросами. Я сомневался, что мои рассказы покажутся им интересными, поэтому перевел разговор на них самих. Я спросил, чем они увлекаются. Они обожали итальянскую оперу, тепличные орхидеи и бег на лыжах. Мне было нечего сказать на эти темы, и у меня возникло ощущение, что за прошедшие сутки я завалил уже два экзамена. Я спросил про их семейный строительный бизнес.
— Некоторые компании строят здания, — сказала мама Сидни. — Мы же строим жилища.
Она произнесла слово «жилища» таким же восторженным тоном, каким профессор Люцифер произносил слово «ПОЙ-эма». Ее голос зазвучал громче, а щеки порозовели, когда она заговорила о том, что всем людям нужен дом. Я рассказал про особняки Манхассета и про то, что они значили для меня в детстве. Я заметил, что история им понравилась.
Отец Сидни встал, засунул руки в карманы брюк и небрежно спросил меня о моей семье. Я стал на все лады расхваливать маму. Он улыбнулся.
— А кто твой отец? — спросил он.
— Я только недавно с ним познакомился.
Он нахмурился. Я не мог понять, то ли он нахмурился сочувственно, то ли удивленно. Мать Сидни сменила тему и спросила, что я изучаю в Йеле. Кем хочу стать? Я сказал про юридическую школу, и родители были удовлетворены.
— Нам, пожалуй, пора, — вмешалась Сидни. — Мне нужно отвезти Джей Ара в аэропорт.
Однако по дороге Сидни передумала. Она решила высадить меня в Дарьене, где я мог сесть на экспресс-автобус до аэропорта.
— Почему? — спросил я. — Что происходит?
— Думаю, что так будет лучше.
— Скажи мне почему.
— Послушай, я встречаюсь с другим человеком.
— Я знаю.
Я назвал имя своего друга, который представил нас друг другу на лекции по конституционному праву. Нет, сказала Сидни. Кто-то другой. Внутри у меня все похолодело, и я почувствовал комок в горле.
Она съехала со скоростного шоссе в Дарьене и, когда мы приблизились к остановке экспресса, выскочила из машины. Я сидел в оцепенении, а она выхватила мой чемодан из багажника и приказала выйти. Я отказался. Она поставила мой чемодан на тротуар и стала ждать. Я не пошевелился. Так продолжалось пять минут. Наконец она положила чемодан обратно в багажник и снова села за руль. Ни один из нас не сказал ни слова, пока она неслась на юг по Ай-95, то и дело, как заправский гонщик, меняя полосы, чтобы избежать пробок. Однако, когда мы доехали до аэропорта, Сидни больше не злилась. Я даже почувствовал какое-то горькое восхищение, когда мы целовались на прощанье.
— Счастливого Рождества, — сказала она. — Хулиган.
Первое прозвище, которое мне понравилось.
О любви я знал еще меньше, чем о конституционном праве, но пока я летел в Аризону, я сделал вывод, что влюбился. Или у меня случился приступ какой-то болезни. Я потел, меня трясло, ломило в груди. К тому же, как назло, моя рука все еще хранила запах Сидни, а в кармане я обнаружил мятую салфетку с отпечатком губной помады. Я подносил руку к носу и прижимал салфетку ко рту, и стюардесса спросила меня, не плохо ли мне.
То же самое спросила мама, когда я вышел из самолета.
— Мне кажется, я влюбился.
— Замечательно! — воскликнула она, обнимая меня, пока мы шли по «Скай Харбор». — Кто же эта счастливица?
В машине, за ужином и поздно ночью я пытался поговорить с матерью о Сидни, но разговор оказался неожиданно сложным. Мне хотелось расспросить маму о любви, но я считал, что должен быть осторожен с ней, чтобы не разбудить неприятные воспоминания о ее собственных романтических разочарованиях. Мне хотелось спросить, не стала ли наша квартирка на канале причиной того, что богиня, живущая у серебристой реки, поняла, что я ей не пара, но мне не хотелось плохо отзываться о доме, который мать, как могла, старалась сделать уютным для нас обоих.
Наконец я просто сказал: