— Твоя мать хочет, чтобы ты поступил в юридическую школу?
— Очень хочет.
— А ты сам чего хочешь?
— Не знаю.
— У тебя должны быть какие-то мысли.
— Я просто хочу… писать. — Впервые я произнес это вслух.
— Браво! Благородное занятие! Поэзию?
— В газеты.
— Нет. Ты похож на поэта. Ты дуешься, как поэт. Может быть, романы?
Я покачал головой:
— Я хочу быть корреспондентом газеты.
— Ну, хорошо. — Священник разочарованно замолчал. — Это тоже неплохо.
— Предпочитаю писать истории про других людей.
— А почему не свои собственные?
— Не знаю, с чего начать.
— Ну что ж, в газетах тоже есть своя прелесть, уверяю тебя. Мне нравится каждое утро брать в руки «Таймс» и читать о том, что происходит в мире.
— Скажите это моей матери.
— Она будет счастлива, если ты найдешь свое призвание. И если закончишь университет.
От этого слова у меня внутри похолодело. Я проглотил половину своей порции виски залпом.
— Будь счастлив, — сказал священник. — И тогда твоя мать тоже будет счастлива.
— Держу пари, что вы не единственный сын матери-одиночки.
— Я четвертый ребенок в семье, где было десять детей. Но моей матери хотелось, чтобы я стал священником, поэтому мне не понять твоих мучений.
— Вам понравится в Манхассете. Там сплошь большие католические семьи.
— Похоже на рай.
— Там есть одна улица, на которой много баров. В начале улицы стоит церковь Святой Марии, в конце — абсолютно божественный бар.
— Космология, достойная Данте. За нас? — Священник снова взболтал лед в пустом бокале. Я вынул бумажник из кармана. Он замахал на меня руками. — Я угощаю, — произнес он и направился в бар.
Я ощущал, как виски согревает меня изнутри до самых кончиков пальцев. Интересно, думал я, не подсыпал ли отец Амтрак (это упоминалось выше?) чего-нибудь в мой бокал, но потом выбросил эту мысль из головы.
— Вы знаете, — сказал я ему, когда он вернулся со следующей порцией, — для священника вы очень разумно говорите.
Он хлопнул себя по бедру и расхохотался.
— Это нужно запомнить! О, я расскажу это другим священникам на конференции. — Он сцепил пальцы за головой и посмотрел на меня. — Я думаю, мы пришли сегодня вечером к очень важному решению, Джей Ди.
— Джей Ар.
— Прежде всего ты должен улучшить оценки.
— Я думаю, что да.
— «Уже одно только стремление к недостижимому совершенству, хотя и напоминает бренчание старого пианино, придает смысл нашей жизни на этой бессмысленной звезде». Логан Пирсал Смит.
— Кто?
— Очень мудрый человек. Эссеист. Книголюб. Родился на несколько эпох раньше тебя.
— Вы столько знаете о книгах, отец.
— В детстве я провел много времени в одиночестве.
— Я думал, вы из большой семьи.
— Одиночество не имеет никакого отношения к тому, сколько людей вокруг тебя… Что я там хотел сказать про наше второе решение? Ах да! Ты станешь писателем. А я с удовольствием буду искать твои статьи в газетах. Ты будешь писать о реальных людях и о том, чем они занимаются на этой бессмысленной звезде.
— Я не знаю. Иногда я пытаюсь сказать то, о чем думаю, а получается так, будто я съел словарь, а потом сходил в туалет и вынул страницы из унитаза. Извините.
— Можно тебе кое-что сказать? Ты знаешь, зачем Бог создал писателей? Потому что Он любит хорошие истории. И Ему наплевать на слова. Слова — это занавес, который мы вешаем между ним и нашим истинным «я». Постарайся не думать о словах. Не старайся составить идеальное предложение. Его не существует. Писательство — это интуиция. Каждое предложение — интеллектуальная догадка, как для тебя, так и для читателя. Подумай об этом в следующий раз, когда будешь вставлять бумагу в свою печатную машинку.
Я вынул йельскую тетрадку из рюкзака.
— Вы не возражаете, если я это запишу, отец? Я стараюсь записывать то, что говорят мне умные люди.
Он посмотрел на мою тетрадку, которая была заполнена на три четверти.
— Похоже, тебе попадалось много умных людей.
— Это в основном то, что я услышал в «Пабликанах». Так называется бар, где работает мой дядя.
— Это верно — то, что ты сказал о барменах и священниках. — Он посмотрел в окно. — У нас с барменами две общие черты: мы тоже слушаем исповеди и тоже подаем вино. В Библии достаточно много говорится о пабликанах, хотя во времена Иисуса это слово имело другое значение. Пабликаны и грешники — так там сказано, мне кажется. Это были синонимы.