– Милочка, я ничего не хочу на этом свете, хочу только одного: чтобы человек меня понимал – это для меня будет такая награда, такая награда, что лучше и не надо, – со слезами на глазах произнесла Лариса Аполлоновна, посадила к себе на коленки Мики и страстно ее поцеловала. – А я нахожу понимание только среди одного достойного существа – собаки! Машенька, ты первый человек во всем мире, который меня понимает.
– Что вы, тетя Лариса.
– Во-первых, не зови меня тетей Ларисой, я не люблю это слово – тетя, зови попроще – Ларисой Аполлоновной. Во-вторых, если будешь меня понимать, поделюсь с тобой опытом, и я тебя выдам замуж за такого жениха, что квартиру, автомобиль и дачу, все удобства, Которые тебе и не снились, получишь сразу, – серьезно проговорила Лариса Аполлоновна, с легкостью привставая, и в тот именно момент, как привстала, ухватилась за спинку, ойкнула. – Ох! Боль меня тревожит в спинушке моей. Потри мне спинушку мою, дорогуша, а то я совсем окоченею.
– Тетя Лариса, миленькая, мне не надо от вас ничего, и я так вам за все благодарна, – проговорила растроганно племянница, которой вдруг стало невыносимо жаль заплаканную тетю, чья жизнь, несмотря на внешний блеск и благополучие, действительно, как ей показалось, не удалась.
В спальне тетя легла на кровать, а Мария принялась натирать ей спину, и, пока она это делала, с той стороны дверей спальни, словно предчувствуя какую-то беду, лаяла собака.
– Вот видишь, – сказала кряхтевшая Лариса Аполлоновна, и в ее голосе прозвучала нотка удовлетворения собакой. – Думает, что ты со мною плохое творишь. Умная, всем бы людям ее ум. Если б у меня был такой верный человек, я бы его озолотила, все отдала, лишь бы иметь и располагать его дружбой. Отдала бы золотые и брильянтовые кольца. Главное в жизни, милочка, – преданность.
Лариса Аполлоновна прервала свою речь, услышав звонок, во всю прыть побежала отворять. Все двери в квартире имели одну особенность – были вооружены глазками, даже дверь в ванную. Уж тут Лариса Аполлоновна не поскупилась, потому что глазков приходилось ставить девять. Даже в кладовке имела скрытный глазок, который сразу и не заметишь. Лариса Аполлоновна «проблему глазка» решила комплексно, научно обосновав место для каждого, с таким расчетом, чтобы, наблюдая в него, можно было обозревать довольно большое пространство, а лучше всего – всю комнату, а в случае открытой, например, двери из спальни видеть и гостиную. Система глазков – своего рода оборонная линия Ларисы Аполлоновны, ставившей перед собою цель «сберечь накопленное тяжким трудом» имущество. Мария посмотрела в глазок из спальни в тот момент, когда в гостиную входила Ирина с высоким, худощавым парнем. Парень не дождался приглашения и тут же сел в кресло. Ирина что-то ему сказала, и они ушли в ее комнату.
Тетя Лариса вернулась в спальню расстроенной и всплеснула руками:
– Опять новый! Каждый третий день – новый субъект! Скажи, что мне делать? Дочь меня совсем не слушается, вышла из повиновения еще в шестом классе. Каюсь, говорит, а остановиться ни на ком не могу. Милочка, что же будет дальше? Наш замечательный мир, когда я начинаю думать, рушится, уходит из-под моих ног. Как же так? Один – хам, другой – грубиян, третий – циник просто, а все вместе, которые ходят к ней, – страшные люди, которым нужна квартира, и не больше. Она говорит – это последний; он – кандидат наук. Да он просто кандидат дурацких наук!
В дверях появилась Ирина и, когда мать стала изливать ей свои воззрения на нового кандидата, сказала:
– Перестань впадать в истерику, поставь лучше чай, завари покрепче цейлонский.
– Матери нельзя слова сказать, – обиделась Лариса Аполлоновна.
– Не ворчи… хуже будет! Маша, пойдем, я тебя с ним познакомлю, презанятный типчик. Кандидат наук, вообще погляди на него со стороны. Очень ласковый, милый. Очень добрый, Маша. Редкость.
Парень курил сигарету, откинувшись в кресле, а Ирина засмеялась, глядя на его серьезное лицо.
– Познакомься с моей сестрой, Олег.
Он повернул лицо к вошедшим и, оглядев скользящим, но бесцеремонным взглядом Марию, сказал:
– Очень приятно. Весьма. Оболоков.
– Мария.
– Она моя сестричка, двоюродная лисичка, – проговорила Ирина. – Так что мы – сиротиночки с ней, отцы наши умерли. Ушли навсегда.
– Всем нам уготовлено место в том мире покоя, и они не исключение. Но безусловно то, что за место на том свете идет борьба в реальном мире. А вы, Мария, неверующая?
– Да.
– Дело в том, что в период освоения наукой жизненного пространства, по причине, внешне необъяснимой, многие ищут бога, а найти пока что не могут. Так сказать.
– Ладно, будешь чай или кофе? – прервала его Ирина. – А ты, Машок, садись, он не кусается. Вообще у него десять «не», которые обеспечивают ему сносное прозябание.
– Среди человечества, – продолжил ее мысль Оболоков с самым серьезным видом.
Лариса Аполлоновна, войдя, поставила чайник на журнальный столик, расстелив предварительно четыре салфетки, и присела с видом обреченной, точно для нее вся дальнейшая жизнь потеряла какой бы то ни было смысл.
– Вот ты высказала мысль непризнания, – обратился к Ирине Оболоков, принимаясь за чай. – Сосредоточенность на самом себе – характернейшая черта Оболокова, а все происходящее вне его – суть внешние раздражители, которые он должен заглушить в себе. – Кстати, в одной старинной книге написано: «Он сказал: «Нет пророка, принятом в своем селении. Не лечит врач тех, которые знают его». Вот и говори о непризнании. Эти слова повторяли потом все писатели, поэты, мыслители.
– Но ты же неверующий? – спросила с вызовом Ирина. – Человек знающий – всегда неверующий.
– Я неверующий, потому что я знающий. Хотя! Эйнштейн и Володарский, познав и ощутив дыхание безграничной Вселенной, в конце жизни стали находить в грубом порядке мира – Космоса и его явлений – организующее начало.
Все засмеялись, сосредоточившись на чае, и только Мики ворчала в углу.
ГЛАВА V
Мария проснулась. Стараясь не шуметь, умылась, оделась и направилась на работу. В прорабской ей дали расписаться и без лишних трудов отправили с двумя другими девушками на объект. Там их ожидал мастер с ласковой фамилией Коровкин, парень лет тридцати, тихий, занятый своими мыслями. Алеша Коровкин был какой-то незаметный, вот только стоял рядом, но его в то же самое время словно никто не видел. Оглянется человек – нет его, будто никогда не было. И забывали о нем тут же. Он обладал удивительным свойством незаметного человека, которого никогда никто не мог найти, заметить или просто обратить на него внимания. Если мастера не было, его искали, а вот если он стоял рядом, то никому он не был нужен.
Мастер Коровкин выдал всем новенькие валики, щетки, ведра, краску в больших банках. Делал он все с такой мольбой в глазах, точно ему сегодня выпало другое – возвышенное предназначение, а он должен был заниматься унижающими его человеческое достоинство пустяками. Пока мастер ходил за спецовками, девушки познакомились, посидели, помолчали на солнышке. Все оказались из областей: Галя Шурина – из Сумской области, а Вера Конова – из Рязани. Когда появился Алеша Коровкин, неся спецовки в охапке, Вера Конова предложила:
– Давайте посмеемся?
Все трое, развеселившись от предложения, дружно расхохотались. Мастер растерялся.
– А вы что смеетесь? Над собою? Вот я вам спецовки приволок. Над собою разрешается смеяться, над собою всегда можно. В этом доме надо лестничные пролеты подкрасить заново. До вас тут красили халтурщики, и работу не принимают. Надо заново. Только труд на радость человечества!
Девушки оглянулись, перестав смеяться, – мастера и след простыл.
– Гляди, слинял, – сказала Галя Шурина и рассмеялась.