– Успокойся, девочка, никто тебя не посмеет обидеть, – стал он, целуя, утешать ее.
– А как ты посмел? Как ты посмел с ним так обращаться?! Он этого не заслужил, – плача повторяла Марсия, уже жалея Элизеу.
Дверь распахнулась, и Элизеу застыл на пороге. Он вернулся, чтобы поквитаться с Фигейрой, но, увидев Марсию у него на руках, в его объятиях, обрушил весь свой гнев на нее.
– Теперь я понимаю, что значит человек твоего круга, – насмешливо заявил он. – Естественно, муж сестры тебе подходит как нельзя лучше.
Фигейра опустил Марсию на землю и, засучив рукава, пошел на Элизеу. Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы не появилась Элеонор и Марселу.
– Я же говорила, что они поубивают друг друга, – торопливо проговорила Элеонор, становясь посредине комнаты.
Как только она узнала от Марселу, что Элизеу решил поговорить с Марсией, она заторопилась к дочери, не предвидя от разговора ничего хорошего. Марселу сколько мог удерживал ее и в конце концов отпустил.
– Мне кажется нам пора поговорить, – властно проговорила Элеонор. – У нас накопилось слишком много недоразумений, взаимной боли, непонимания. Может быть, мы сейчас объяснимся, и нам станет легче.
Марсия с упреком посмотрела на мать? Что толку в выяснении отношений, да еще прилюдном? Почему не признать, что эти отношения безнадежно испорчены? И от этого им всем больно, очень больно. Но устраивать из сердечной боли спектакль кощунственно.
Нет, Марсия не ждала ничего хорошего от этого разговора, ну разве то драки не будет. И не собиралась ничего говорить.
Зато Элизеу жаждал оправдаться. И горячо вступился сам за себя.
– Чувства у меня были самые искренние, и чувство любви, – тут он посмотрел на Марсию, – и чувство благодарности, – он посмотрел на Элеонор. – Я никого не хотел обидеть. Даже в мыслях такого не имел, а вышло так, что обидел всех. Но и Марсия наговорила мне такого, за что стоит попросить прощения. А уж то, что я увидел сейчас, и вовсе непростительно! И мне кажется, что именно с этим и стоит разобраться!
– И ты смеешь мне это говорить? Мне?! – возмутилась Марсия.
И Элизеу с Марсией принялись яростно ругать друг друга, припоминая давние грехи, что все окружающие почувствовали себя лишними. Элеонор и слова не могла вставить. Разве удивительно, что она в очередной раз почувствовала себя обиженной?
Вот кто сознательно стоял в сторонке, так это Марселу. Стоял и про себя усмехался.
– Вся моя жизнь из-за тебя пошла прахом! – кричал Элизеу.
– Я столько для тебя сделала! – кричала Элеонор.
– Я тебя и знать не хочу! – кричала Марсия.
– Да ты и не знала, каков я на самом деле! – отвечал Элизеу. – Ты любила себя и свои фантазии.
– И хорошо, что не знала! А как узнала, так бросилась бежать куда глаза глядят! – возмущалась Марсия.
– Ты меня бросила и в мою сторону не глядела. Ты презирала меня за то, что я нищий, и после этого смеешь говорить о благородстве?!
Упреки, обиды клокотали все яростнее, а Марселу, спрятавшись в тени, улыбался все шире. Он был похож на повара, который с удовольствием наблюдает, как кипит и выпускает клубы пара приготовляемый им суп.
Увидев искаженное яростью лицо Марсии, перекошенное со слезами на глазах, – Элизеу, пурпурное от обиды – Элеонор, сеньор Барони подхватил несчастного художника, готового разреветься, и потащил к выходу.
– Я чувствую, разговор не получился, – мягко и вкрадчиво говори он. – Элеонор, дорогая, я же говорил, что не стоит тебе вмешиваться. Я прошу прощения за молодого человека, но он так впечатлителен... Я вскоре тебе позвоню, дорогая...
Слезы обиды и гнева кипели на глазах Элизеу, он сидел в машине и едва ли не всхлипывал. Марселу довез его до Галереи.
– Я хотел показать тебе, как смотрятся твои рисунки среди корифеев.
Барони широким жестом обвел стену, на которой висели самые выигрышные работы. Рисунки молодого художника смотрелись среди них бледновато. Элизеу почувствовал это и вспыхнул.
– Это все ерунда, – сказал он. – Я могу делать гениальные копии картин средневековых мастеров. И мы на этом заработаем сумасшедшие деньги. Я докажу семейству Серкейра, что художник одним своим талантом может добиться богатства, славы, почестей. И вот увидите, сеньор Барони, я буду задирать перед ними нос, а не они передо мной.
– То, что ты мне предлагаешь, именуется мошенничеством, – грустно сказал Марселу, – и оно уголовно наказуемо. Вместо того чтобы задирать нос, ты можешь оказаться за решеткой.