Чувствуя, что его щеки все еще пылают огнем, он обвел словно в рот воды набравших обитателей замка грозным взглядом, ища Ангуса и, не найдя, решил вымести свою ярость на Айзеке.
Ткнув в него пальцем, он прошипел:
– В библиотеку! Немедленно!
Дункан устремился к двери, и Айзек, лицо которого приобрело пепельно-серый оттенок, робко последовал за ним. Проходя мимо Флоры, Дункан прорычал:
– Почему ты ухмыляешься, черт подери?
– Просто так, милорд, – поспешно ответила она.
Добравшись до лестницы, он повернулся: глаза ее следили за ним, губы по-прежнему кривились в усмешке, и ярость Дункана вспыхнула с новой силой.
Войдя в библиотеку, где их, казалось, уже никто не мог слышать, Айзек прошептал:
– Мой господин, чем я вас прогневал? – Он принялся взволнованно ходить взад-вперед по комнате. – Если это так…
– Закрой рот, Айзек, и слушай. – Дункан рухнул в кресло, все еще не веря в то, что это опять чуть не случилось. А ведь он, идиот эдакий, чуть не вообразил себя влюбленным в Бет. – Несколько минут назад я проснулся и увидел, что моя жена пытается совершить самоубийство. – Он бросил кинжал на стол. – Ты знаешь, кому принадлежит этот нож? – Как он ни старался, он не мог представить себе, чтобы кто-то из его людей мог себе позволить такое дорогое оружие, с серебряной рукояткой и коротким клинком из отличной стали. Бет он тоже не принадлежал – Дункан это точно знал, поскольку присутствовал при том, как ее переносили в спальню, когда она была без сознания. Кинжала при ней не было. И найти его она не могла: ни один человек в замке не оставил бы такую ценную вещь без присмотра.
Кто-то ей его дал.
Дункан обеими руками смахнул волосы со лба.
– Айзек, клянусь, я никогда в жизни не был так напуган, как тогда, когда увидел, как эта сумасшедшая девчонка держит кинжал у подмышки.
– У подмышки, милорд?
– Да. По правде говоря, странно, что она выбрала именно это место, чтобы полоснуть себя кинжалом.
Айзек побледнел. Похоже, он представил себе эту жуткую картину.
– Айзек, сядь. У тебя такой вид, будто ты и сам вот-вот грохнешься в обморок.
А ведь он не собирался больше жениться! Но если Господь и Олбани отчего-то возжелали заставить его это сделать, то почему, черт подери, они не нашли ему нормальную женщину, у которой все в порядке с головой? Теперь он умрет без наследника, его любимый замок, его земли и его подданных, без сомнения, заберет Брюс или Стюарт. Может быть, Бет была права, решив покончить жизнь самоубийством? Может, и ему нужно последовать ее примеру, да и дело с концом?
– Можно, милорд? – спросил Айзек, протянув руку за кинжалом.
– Расслабься, Айзек.
– Хорошо, но отдайте мне его.
Дункан протянул ему оружие и услышал, как Айзек облегченно вздохнул.
– Где Ангус? – поинтересовался Дункан. – Я хочу, чтобы работы над комнатой для моей жены были тотчас же возобновлены. Я не могу целыми днями следить за ней, равно как и не могу допустить, чтобы она лишила себя жизни, перерезав себе горло либо спрыгнув с парапета, по крайней мере до тех пор, пока Олбани жив.
– Ангус с людьми из клана Маклейнов. Помнится, вы приказали ему договориться насчет палаток для турнира.
– А… – Дункан и забыл, что приказал Ангусу обменять рыбу на парусину. – Тогда найди Брайна и скажи, чтобы начинал работы. Да позови ко мне свою жену.
Айзек кивнул.
– Рейчел сейчас нет в замке, милорд, она в Драсмуре. – Он взглянул на кинжал, который держал в руках. – Но как только она придет, я пошлю ее к вам.
Заметив на лице поверенного страх, Дункан тяжело вздохнул:
– Айзек, я не собираюсь ругать Рейчел. Ты знаешь, что единственное место, которое запирается на замок, это решетка подземной темницы. Но я не могу поместить в нее леди Бет, даже если захочу. И оставить ее связанной в спальне я тоже не могу: она наверняка будет вопить так, что стены рухнут. Поэтому я хочу, чтобы твоя жена находилась рядом с леди Бет день и ночь до тех пор, пока я не помещу ее в комнату, которую для нее построят, и не запру ее в ней на ключ для ее же собственного блага. Да, еще. Вынеси из замка все кинжалы, кроме тех, что мои люди имеют при себе. Унеси их на свою ферму, выброси в море, мне все равно, что ты с ними сделаешь, лишь бы их больше не было в замке.
Слезы ручьями текли по лицу Бет, когда она, охваченная приступом рвоты, склонилась над ночным горшком. Когда наконец тошнота, от которой ломило все тело, прошла, она вытерла рот тыльной стороной руки и выругалась. С самого детства, всякий раз, стоило ей понервничать или испугаться, у нее начиналась жуткая головная боль, а потом рвота.