А вечерами, ежели Натали не тащила всех куда-то из дому, у нас собиралась компания - был чрезмерно сытный обед, бридж, папиросный дым коромыслом, песни под гитару и даже танцы иногда, ежели заводили фонограф. К ночи я валилась с ног от усталости. Но засыпала на плече мужа всегда с улыбкой.
Мы сердились на Натали, строили, запершись в спальне, планы мести и не понимали тогда, как были счастливы.
А потом лето кончилось, и нас принял Петербург с его студеным ветром и квартирой на Малой Морской, где должна была начаться настоящая, уже не медовая супружеская жизнь.
* * *
Каждое утро я вставала теперь чуть свет, чтобы сварить кофе (все не находила времени нанять кухарку), повязать мужу галстук и успеть поцеловать его до того, как он уйдет на службу. Женя окончательно поставил крест на военной карьере. Еще в декабре прошлого года он уволился из армии в звании капитана пехоты и вернулся в Николаевскую академию, которую так и не окончил в свое время. Зато теперь с блеском сдал выпускные экзамены экстерном. Я невероятно гордилась им тогда. Вообще-то мужчины нечасто поражают меня интеллектом, но Женя совершенно особенный!
Имея приличный опыт участия в компаниях на Балканах в последней русско-турецкой войне, он некоторое время преподавал стратегию в Академии, но решил в конечном итоге распрощаться с военным прошлым вовсе. К немалой моей неожиданности Ильицкий поступил на историческое отделение историко-филологического факультета в Санкт-Петербургский Университет.
Удивил он меня этим решением не на шутку. Историей Женя интересовался всегда - ох, какие горячие споры относительно некоторых событий прошлого бушевали меж нами когда-то! Но посвятить себя науке полностью... Впрочем, я млела от нежности, понимая, что он выбрал гражданскую специальность, чтобы обеспечить наше с ним будущее.
А чтобы хоть сколько-нибудь достойно жить в настоящем, на той же кафедре он вел какой-то факультатив, посвященный культуре балканских народов. Как-никак Ильицкий шесть лет в составе своей части был расквартирован в Кишинёве и, вероятно, студентам теперь многое мог рассказать. Потому, собственно, он и уходил из дому ровно в девять утра, а возвращался не раньше шести пополудни.
Закрывая за Женей дверь, всю предыдущую неделю я тотчас начинала готовиться к приходу рабочих, которые расставляли мебель в нашей новой квартире. Однако вчера последняя портьера была повешена, полы сверкали чистотой, и даже кружевные салфеточки уже красиво свисали с полок.
Остановившись посреди гостиной, я огляделась с чувством выполненного долга и некоторое время размышляла, чем же мне заняться теперь? Ах да, нужно подать объявление в газету о найме кухарки! Из прислуги в доме были всего двое. Катерина, невероятно ленивая девица, которая просила меня меньше шуметь по утрам, когда я варю мужу кофе. Здравый смысл уговаривал выгнать ее без выходного пособия, но всякий раз, когда мой взгляд падал на огромный бордовый шрам на ее шее, упреки застревали в горле. Второй - Никита, деловой и обстоятельный мужчина лет сорока с небольшим, бывший еще денщиком у Ильицкого в армии, который и исполнял обязанности кухарки до сих пор. Коронным его блюдом (и единственным, впрочем) была курица, запеченная с апельсинами и гречей. Если в первые два дня такое меню казалось мне весьма изысканным, то спустя неделю я чувствовала, что еще немного и сама закудахтаю. Потому нанять кухарку стало задачей номер один.
Я поспешила к телефонному аппарату. Признаюсь, мне хотелось подать объявление еще и потому, что не терпелось воспользоваться этим чудом техники. Вообще-то в Петербурге телефоны не были новинкой - но только не для меня. Женя, наверное, счел меня дурочкой, когда я с по-детски распахнутыми глазами наблюдала, как он учит меня им пользоваться. А потом наивно спросила:
- Так что же, теперь и посыльные не нужны, выходит?
- Не нужны, - кивнул он. Подумал и добавил, - правда, связь стоит столько, что на эти деньги можно было нанять небольшую роту личных посыльных. Ну да ладно, в чрезвычайных случаях телефон бывает особенно полезен.
Он зачем-то подмигнул и подал блокнот, в котором первыми значились номера ближайшего полицейского отделения и госпиталя - как будто намекал, что "чрезвычайные случаи" в нашей жизни обязательно будут.
Следовало несколько раз провернуть ручку индуктора, чтобы заработал небольшой генератор, дававший напряжение в шестьдесят вольт. Оно шло по проводам на коммутатор, где барышня-телефонистка видела сигнал и немедленно снимала трубку. Говорят, в телефонистки берут только барышень, так как мужчины, по мнению владельцев компаний, не в состоянии выполнять столь нервную и дотошную работу. А женщины ничего, справляются. Правда, слышала, и у них временами доходит до истерических срывов, но мне попалась довольно милая и вежливая девушка, которая тотчас соединила меня с редакцией, а через пять минут я уже подала объявление. Красота!
И только повесила трубку, как услышала звонок в дверь.
"Уже?" - скептически подумала я.
Часы в гостиной едва пробили девять, в такое время даже maman никогда не пришла бы с визитом. Телефонный аппарат находился здесь же, в передней, так что я, недолго думая, сама отперла замок.
На пороге стояла дама в пурпурном платье для прогулок с пестрой шляпкой, приколотой к волосам и украшенной короткою вуалеткой. Дама была моего роста, возрастом чуть больше двадцати. Брюнетка весьма недурная внешне. Родинка на левой щеке придавала ей то, что французы называют charm, но красные заплаканные глаза под дымчатой вуалью сводили все на нет - так что дама была просто недурной.
- Могу чем-то помочь? - поинтересовалась я.
- Можете, - смерив меня взглядом, отозвалась незнакомка. И без приглашения шагнула за порог, тотчас принимаясь стягивать перчатки и осматриваться в передней. - Хозяина вашего позовите.