Декан выслушал, облокотился на стол и заявил, что Генри хороший парень, только этого недостаточно.
И, конечно же, сказанное означало, что он не дотягивает.
И вот теперь Мелроуз снова спрашивает:
– Чего вы хотите?
Ответа у Генри по-прежнему нет.
– Я не знаю.
Тут-то декан должен покачать головой и понять, что Генри Штраус все такой же пропащий. Разумеется, ничего подобного не происходит.
Мелроуз улыбается:
– Все нормально. Хорошо, что вы так искренни. Но вы ведь желаете вернуться?
Генри молчит, обдумывает вопрос.
Он всегда любил учиться. По-настоящему любил. Если бы всю жизнь можно было провести в лекционных залах, делая записи, переходя с кафедры на кафедру, изучая различные исследования, впитывая языки, историю и искусство, он был бы счастлив.
Так прошли первые два года – без сомнения, счастливо. Рядом были Беа и Робби, и все, что ему было нужно делать, – только учиться. Заложить фундамент. Проблема в том, что на этом фундаменте предстояло возвести какой-то дом.
Все казалось таким… однозначным.
Выбор курса лекций превращался в выбор научного направления, что определяло карьеру, которая в свой черед определяла жизнь. Как можно решиться на такое, учитывая, что та вообще-то всего одна?
Однако преподавание… Преподавание могло дать Генри желаемое. Ведь преподавание – это своего рода продолжение обучения, способ стать вечным студентом.
Но все же он отвечает иное:
– У меня недостаточно квалификации.
– Вы не обычный кандидат, – признает декан, – но это не означает, что неподходящий.
Однако в случае Генри именно это оно и означает.
– Я так и не получил докторскую степень.
Изморозь, что затянула глаза декана, превращается в слой льда.
– Вы смотрите на вещи свежим взглядом.
– Но разве я соответствую требованиям?
– Они довольно гибкие и учитывают разные социальные группы.
– Я не верю в бога.
Тяжелыми камнями эти слова рассыпаются между ними. Произнеся их, Генри понимает, что это все же не совсем правда. Он уже давно ни во что не верит, однако даже ему тяжело отрицать существование высших сил, особенно когда сам продал душу низшим.
В кабинете все еще царит тишина. Мелроуз молча смотрит на посетителя, и Генри уже было начинает радоваться, что сумел взломать систему.
Но затем декан подается вперед и сдержанно заявляет:
– Я тоже. Мистер Штраус, у нас образовательное учреждение, а не церковь. Сомнения лежат в основе распространения знаний.
Но в том и дело. Сомневаться никто не будет. Глядя на декана Мелроуза, Генри представляет то же самое выражение слепого принятия на лице каждого преподавателя, каждого студента, и ему становится дурно. Посмотрев на Генри, они увидят ровно то, что захотят увидеть. Того, кого захотят видеть. И даже если ему встретится какой-нибудь конфликтный тип, заядлый любитель поспорить, это будет не по-настоящему.
Уже ничего настоящего не будет.
Глаза декана затянуты серой дымкой.
– Вы можете получить все что угодно, мистер Штраус. Стать тем, кем пожелаете. Мы будем рады вашему возвращению. – Поднявшись, он протягивает Генри руку. – Подумайте.
– Хорошо, – отвечает Генри.
Всю дорогу из кампуса до метро он об этом думает, и в подземке тоже. С каждой станцией поезд все дальше уносит его от прошлой жизни. Той, что была, и той, что не случилась.
Думает, когда открывает магазин и когда кормит Томика, когда распаковывает книжные новинки, до боли сжимая их в руках – но они хотя бы твердые и настоящие. В голове начинают сгущаться грозовые тучи; Генри отправляется в подсобку, достает хозяйское виски – на дне еще плещется спиртное, что осталось после ночи сделки, – и несет его в торговый зал.
До полудня еще далеко, но Генри плевать.
Подходят покупатели; Генри наливает в кофейную чашку выпивку и ждет, что кто-нибудь испепелит его взглядом, осуждающе покачает головой, выскажет недовольство или даже уйдет. Но все просто берут книги, улыбаются и смотрят на Генри так, словно он ничего особенного не делает.
Наконец в магазин заглядывает коп. Он не при исполнении, и Генри даже не пытается спрятать бутылку за кассой, а, посмотрев прямо ему в глаза, отпивает из чашки в полной уверенности, что нарушил какой-нибудь закон – либо насчет распития в общественном месте, либо норму об открытой бутылке.
Но полицейский лишь улыбается, делая вид, что тоже поднимает бокал.
– Ваше здоровье! – говорит он, и его глаза затягивает иней.