По пути на кладбище Адди нарвала небольшой букет диких цветов, что росли на обочине дорожки, – сорных цветов, белых и желтых. Она опускается на колени, чтобы возложить их на могилу, и замирает, разглядев дату на камне под именем отца.
«1670–1714»
Год, когда она покинула деревню.
Адди принимается лихорадочно вспоминать, замечала ли у отца признаки болезни. Грудной кашель, слабость в членах. Воспоминания ее второй жизни отлиты в янтаре и прекрасно сохранились, а вот первой, той, когда она еще была Аделин Ларю, – воспоминания о том, как она, стоя на скамеечке, вымешивала тесто под присмотром матери, как отец вырезал в дереве лица, как она слонялась за Эстель по отмелям Сарта, – исчезают.
Двадцать три года, что Адди прожила до чащи, до сделки, почти стерлись. Потом она будет помнить каждую минуту каждого дня из трехсот лет, но звук смеха отца почти забылся, как и цвет глаз матери, как и острые черты лица Эстель.
Адди годами будет лежать без сна и рассказывать самой себе истории о девочке, которой когда-то была. Пытаться запомнить каждую мелочь, однако эффект получится противоположным: воспоминания как талисманы, монетки со святыми – если их часто брать в руки, гравировка стирается почти до основания, остаются лишь слабые очертания образа.
Что же до болезни отца – должно быть, та просто затерялась среди прошедших лет, и впервые Адди благодарна очищающей природе проклятия, благодарна за то, что вообще заключила сделку, – не ради себя самой, а ради матери, ведь Марте Ларю пришлось оплакивать только одну потерю, а не две.
Жана похоронили вместе с другими членами семьи. Младшей сестренкой Адди, которая едва дожила до двух лет, и его родителями – оба ушли еще до того, как Адди исполнилось десять. В следующем ряду покоятся уже родители деда с бабкой и неженатые братья и сестры. Клочок земли возле могилы Жана пуст – он поджидает его жену.
Для Адди, конечно же, места нет. Но именно эта цепочка могил, словно временная шкала, протянутая из прошлого в будущее, и привела ее той ночью в чащу: страх прожить похожую жизнь, которая неумолимо окончится на этом клочке земли.
Адди смотрит на могилу отца; ее одолевает неиссякаемая печаль утраты, наконец он обрел покой. Горе пришло и ушло: Адди потеряла этого человека пятьдесят лет назад и уже отгоревала по нему, и хотя боль никуда не делась, она не свежа. Ее притупило время, рана затянулась, превратилась в шрам.
Она кладет на могилу цветы, а затем поднимается и идет все дальше в глубь кладбища, с каждым шагом возвращаясь в прошлое, и вот она уже не Адди, а снова Аделин. Не призрак, а смертная девушка из плоти и крови. Все еще привязана к этому месту, и корни ее ноют, как фантомные ампутированные конечности.
Адди рассматривает имена на надгробиях – сплошь знакомые, разница лишь в том, что когда-то и они ее знали.
Вот Роже, который покоится рядом с первой и единственной женой, Полин.
Вот Изабель и ее младшенькая, Сара, они умерли в один год.
А здесь, в самом центре погоста, имя, что значит для Аделин больше всего. Та, которая столько раз держала ее за руку, показала, что в жизни есть нечто большее.
«Эстель Магритт, – гласит надпись на плите, – 1642–1719».
Ниже даты – простой крест, и Адди буквально слышит, как старуха шипит сквозь зубы, ведь ее похоронили в тени храма, которому она не поклонялась.
Эстель, которая считала, что душа – это лишь семя, возвращенное в почву, которая хотела, чтобы на ее костях выросло дерево. Эстель нужно было похоронить на опушке леса или среди грядок в саду. Или по крайней мере выбрать место ее упокоения в углу кладбища, где старый тис свесил ветки за низкую ограду, бросая тень на могилы.
На краю погоста стоит убогий сарай. Среди прочих инструментов Адди находит там небольшую лопатку и отправляется в лес.
На дворе разгар лета, однако под покровом деревьев царит прохлада. Полдень, и все же листья еще хранят аромат ночи. Запах леса самый обычный и вместе с тем ни на что не похожий. С каждым вдохом все сильнее на языке ощущается вкус земли, накатывают воспоминания о молитве девушки, в отчаянии роющей руками землю.
Теперь же вместо этого Адди погружает лопатку в почву и выкапывает саженец – очень хрупкий, наверное погибнет при первой же буре. Баюкая его в ладонях, словно младенца, Адди несет саженец на погост. Если ее и увидит случайный прохожий и решит, что зрелище странное, он забудет его, не успев ни с кем поделиться. А если люди увидят дерево, что выросло над могилой старухи, может быть, они снова вспомнят о старых богах.