Нет, сегодня мрак заявился к ней уже в отвратительном настроении. За ним словно тащится какая-то тень.
Но с той ночи в Вийоне, когда она посмела его ударить, а он в ответ превратил ее в корчащийся на полу хижины Эстель полутруп, минуло почти столетие. Поэтому вместо того, чтобы спрятать зубки, Адди охотно бросается на крючок.
– Ты же сам уверял, что идеи сильнее воспоминаний. А я могу быть сильной, необузданной. Упрямой, как сорняк, и ты не вырвешь меня с корнем! Думаю, ты даже этому рад. Именно за этим ты и пришел – ведь тебе тоже одиноко.
Глаза Люка сверкают болезненной, грозовой зеленью.
– Не мели вздор, – огрызается он. – Боги известны каждому.
– Но помнят лишь немногих, – возражает она. – Сколько смертных ты встречал больше двух раз: первый – когда заключал сделку, второй – когда требовал плату? Сколько из них стали, подобно мне, частью твоей жизни? – На губах Адди играет победоносная улыбка. – Наверное, потому ты согласился проклясть меня на моих условиях. Теперь ты не так уж одинок, ведь есть кто-то, кто будет тебя помнить.
Он мгновенно оказывается возле Адди, прижимает ее спиной к стене.
– Я проклял тебя, потому что ты дура.
Адди только смеется.
– В детстве я представляла себе старых богов как великих бессмертных, которые выше мелких забот, что тревожат их паству. Думала, вы больше, чем люди. Но все совсем не так. Вы столь же легкомысленны и нетерпеливы, как презираемые вами человечишки, – выдыхает она. Люк стискивает ее сильнее, но Адди не дрожит и не съеживается, отважно выдерживает его взгляд. – Не так уж мы и отличаемся, верно?
И гнев Люка вдруг остывает, только зелень глаз наливается чернотой.
– Говоришь, хорошо меня знаешь? Давай-ка проверим…
Опустив ее плечо, он хватает Адди за руку. Слишком поздно она понимает, что Люк задумал.
Прошло сорок лет с тех пор, как он протащил ее сквозь тьму, но Адди не забыла те чувства – первобытный страх, шальную надежду и безрассудную свободу, что дают двери, распахнутые в ночь.
Та не имеет границ…
Но вот уже все кончено. Адди стоит на четвереньках на деревянном полу, руки и ноги дрожат от непривычного путешествия.
В комнате пустая разоренная постель, занавески широко раздвинуты, пол сплошь устлан нотными листами. В воздухе царит затхлый болезненный дух.
– Какая потеря, – бормочет Люк.
Адди, пошатываясь, поднимается на ноги.
– Где мы?
– Ты приняла меня за жалкого смертного, – отвечает Люк. – Одинокого, павшего духом человека, который нуждается в чьем-то обществе. Ты ошиблась.
Вдруг она замечает в комнате какое-то движение и понимает: они не одни. На банкетке для фортепиано, привалившись спиной к клавишам, корчится призрак старика с седыми волосами и безумными глазами.
Он умоляет Люка на немецком.
– Рано, – бормочет старик, прижимая пачку нот к груди. – Мне нужно еще немного времени…
Он говорит странно, слишком громко, будто не слышит. Но Люк отвечает ему суровым ровным тоном, низким гудящим голосом, который не только слышишь, но и ощущаешь всем телом.
– Увы, времени всегда недостаточно. Порой не хватает десятка лет, порой – мгновения. Но жизнь всегда кончается слишком быстро.
– Пожалуйста, – умоляет старик, опускаясь перед мраком на четвереньки.
Адди содрогается, увидев эту картину. Она знает, что мольбы не помогут.
– Заключи со мной еще одну сделку…
Люк рывком поднимает старика на ноги.
– Время для сделок прошло, герр Бетховен. Говорите же, я жду.
– Нет, – трясет головой старик.
Адди не видит глаза Люка, но понимает, что его настроение изменилось.
В воздухе поднимаются завихрения, ветер и еще кое-что посильнее…
– Отдай свою душу, – велит Люк, – или я заберу ее силой.
– Нет! – надрывно кричит старик. – Изыди, дьявол, изыди и…
Больше ему ничего не удается произнести – Люк раскрывается.
По-другому это и не назовешь. Черные волосы разлетаются по воздуху, извиваясь, как червяки, кожа идет рябью и трескается. То, что выплескивается изнутри, – уже не человек. Это монстр. Бог. Сама ночь и что-то еще, чего Адди никогда в жизни не видела, и ей невыносимо на него смотреть. Что-то старше самой тьмы.
– Сдайся!
Его голос тоже больше не принадлежит человеку, это свист веток на ветру, летняя буря, низкий волчий рык и внезапно осыпающиеся под ногами камни.
– На помощь! – всхлипывает старик, но тщетно.
Даже если в доме еще кто-то есть, он не услышит.
Чудовище погружает руку несчастному в грудь.
Старик, весь бледный и серый, шатается, а мрак срывает его душу как плод. Та с треском отделяется от тела, и сочинитель кучей валится вниз. Но Адди не отводит глаз от дрожащего и неровного пучка света на ладони Люка. Рассмотреть вьющиеся на поверхности цветные ленты, подивиться на образы, что сворачиваются внутри, Адди не успевает: мрак смыкает пальцы вокруг души, и та вспыхивает, как молния, исчезая из виду.