Она не в силах сделать и вдоха.
Двери распахиваются в ночь, Адди хватает ртом воздух, нагнетая кислород в легкие.
Казалось, песня должна была ей понравиться.
В конце концов, Адди любит навещать свои произведения искусства. Однако это были лишь обрывки, вырванные из контекста. Статуэтки птиц на деревянном постаменте, картины за ограждением в музеях. Экспонаты в стеклянных коробках под стеклом, оберегающим настоящее от прошлого. Но все меняется, когда стекло разбивается.
Это ее мать в проеме двери, высохшая до костей.
Реми в парижском салоне.
Сэм, каждый раз предлагающая остаться.
Тоби Марш, исполняющий свою песню.
Для Адди единственный способ продолжать жить – это двигаться дальше. Они Орфеи, а она – Эвридика, и всякий раз, как они оборачиваются, она погибает.
– Адди? – Прямо позади нее стоит Генри. – Что случилось?
– Прости, – бормочет она, вытирая слезы. История эта слишком длинная и одновременно слишком короткая. – Я не могу вернуться, просто не могу.
Генри бросает взгляд через плечо. Должно быть, он заметил, как во время концерта с ее лица сбежали все краски.
– Ты его знаешь? Этого Тоби Марша?
Адди еще не рассказывала о нем Генри, так далеко они пока не добрались.
– Знаю, – говорит она, что не совсем правда, поскольку подразумевает нечто, принадлежащее прошлому, но как раз прошлое Адди недоступно.
Генри хмурится – наверное, подозревает подвох.
Он закидывает руки за голову.
– У тебя остались к нему чувства?
Адди хочет сказать правду: конечно, остались. Она никогда ни с кем не расставалась и не прощалась – ни точек, ни восклицаний, лишь целая жизнь многоточий. Когда другие пытаются начать сначала, они пробуют с чистого листа. Страницы Адди исписаны вдоль и поперек. Есть поговорка – «Разжечь старое пламя», но в случае Адди это не пламя, у нее полным-полно горящих свечей. Как их погасить? У Адди уже давно кончился воздух.
Но это не любовь.
Это не любовь, а именно она так волнует Генри.
– Нет, – говорит Адди. – Просто он… застал меня врасплох. Извини.
Генри взволнованно спрашивает, не вернуться ли ей домой, но Адди не знает, что он имеет в виду – ее одну или с ним вместе, и не слишком хочет выяснять, поэтому качает головой, и они снова идут в зал.
Внутри уже другое освещение, сцена пуста, в воздухе грохочет хаус – разогрев перед основным шоу. Робби и Беа болтают, тесно склонившись друг к другу, в точности так же они сидели, когда Адди вошла в первый раз. Подходя к столику, она улыбается изо всех сил.
– А вот и ты! – восклицает Робби.
– Куда ты сбежал? – спрашивает Беа и переводит взгляд на Адди. – Кто это с тобой?
Генри обнимает ее за талию.
– Ребята, это Адди.
Робби внимательно осматривает ее с головы до пят, но Беа лишь сияет улыбкой.
– Ну наконец-то, – радуется она. – Мы давно мечтали с тобой познакомиться!
XIII
29 июля 1872
По пути в Берлин, Германия
Поезд мчится по немецкой глубинке; на столике негромко позвякивают бокалы, Адди пьет кофе в вагоне-ресторане и глазеет в окно, поражаясь скорости, с которой мир проносится мимо.
Люди способны творить невиданные дела. Они жестоки, они развязывают войны, но также не чужды искусства и изобретений. Долгие годы Адди будет думать об этом снова и снова, глядя, как падают бомбы, рушатся здания, террор охватывает целые страны. Но эти мысли не оставят ее и тогда, когда на пленке запишут первое изображение, поднимутся в воздух самолеты, кино станет из черно-белого цветным.
Адди удивляется.
Она всегда будет удивляться.
Глубоко погрузившись в раздумья, она не слышит проводника, пока тот не подходит прямо к ней.
– Фройляйн, – говорит он, осторожно касаясь ее плеча, – ваш билет, пожалуйста.
– Конечно, – улыбается Адди и делает вид, будто роется в сумочке. – Извините, должно быть, я забыла его в купе.
Этот танец они танцуют не первый раз, однако впервые проводник следует за ней неотступной тенью в купе, которого у нее нет, за билетом, который Адди так и не купила.
Она ускоряет шаг, надеясь захлопнуть за собой дверь, чтобы прилипчивый тип остался позади, но тщетно, кондуктор идет за ней по пятам. Адди останавливается у какого-то купе, конечно же ей не принадлежащего, и надеется, что оно хотя бы пустое.
Ей не везет.
Когда Адди тянется к ручке, та ускользает и поддается. За дверью открывается темное помещение, откуда появляется элегантный господин, чьи черные кудри будто чернилами нарисованы на висках.
Адди затапливает облегчение.
– Герр Вальд! – Кондуктор сразу выпрямляется, словно мужчина за дверью по меньшей мере герцог, а не сгусток мрака.