Марш отрицает, что в то время находился под воздействием каких-либо наркотических веществ.
Оценочная стоимость 15000 долларов.
I
29 июля 1914
Вийон-сюр-Сарт
В Вийоне дожди.
Сарт выходит из берегов, ливень превращает тропинки в грязевые потоки, что устремляются к дверям домишек, гудят в ушах Адди бесконечным шумом льющейся с небес воды. Она закрывает глаза, и ей снова десять, пятнадцать, двадцать. По отмытой дочиста деревне она бежит босиком с влажными юбками и развевающимися за спиной волосами. А потом снова открывает глаза, и проходит две сотни лет.
Маленькая деревушка изменилась, и это заметно невооруженным взглядом. Адди узнает все меньше и меньше, находит больше и больше непривычного. Кое-где она еще может разглядеть знакомые места, но воспоминания поизносились, годы до сделки почти стерлись.
Однако кое-что осталось неизменным.
Дорога, что проходит через городок.
Маленькая церковь в центре.
Низкая ограда кладбища.
Адди медлит в дверях часовни, наблюдая за бурей. Когда она приехала, у нее с собой был зонт, но резкий порыв ветра погнул спицы. Хорошо бы дождаться, пока перестанет дождь, ведь у Адди всего одно платье. Но она подставляет ладонь каплям, падающим с небес, и вспоминает Эстель: та, раскинув руки, всегда выходила навстречу буре и приветствовала непогоду.
Покинув убежище, Адди спешит к воротам кладбища.
За считанные мгновения она промокает до нитки, но дождь теплый, да и Адди не сахарная. Она идет мимо нескольких новых надгробий и множества старых, кладет по цветку шиповника на могилы родителей, а потом отправляется на поиски Эстель.
Все эти долгие годы она скучала по старухе, по ее утешению и советам, сильной хватке, хриплому смеху. Эстель верила в Адди, когда та еще была Аделин, еще была здесь, еще была человеком. И хоть она изо всех сил цепляется за эти воспоминания, голос Эстель с годами почти исчез из памяти. Только на кладбище Адди могла его воскресить. Присутствие Эстель чудилось повсюду – в древних камнях, в земле, поросшей сорняками, старом дереве над могилой…
Но как раз дерева-то и нет.
Могильный холмик по-прежнему на своем участке, он осел, надгробие пошло трещинами, а вот прекрасное дерево с раскидистыми ветвями и глубокими корнями исчезло.
Остался лишь корявый пень.
Шумно вздохнув, Адди опускается на колени и гладит мертвый расколотый обрубок. Нет! Только не это… Она и так многое утратила и оплакала, но впервые за все годы ее настигает ошеломляющее чувство потери. Ей не хватает воздуха, не хватает сил.
Горе, глубокое, точно колодец, окутывает Адди.
Зачем сажать семена? Холить их и взращивать?
Все равно все погибнет, умрет.
Осталась лишь она – одинокий призрак, который горюет по своей потере. Зажмурившись, Адди пытается вызвать в памяти Эстель, вспомнить голос старухи: пусть та скажет ей, что все будет хорошо, что это лишь дерево, – но голос пропал, потерялся в буре эмоций.
Адди сидит на кладбище до заката.
Дождь превратился в морось, капли изредка барабанят по камню. Она промокла насквозь, но не чувствует этого – почти ничего не чувствует, пока за спиной не начинает дрожать воздух и сгущаться тень.
– Мне жаль, – произносит шелковистый голос.
Впервые на ее памяти слова из уст Люка звучат искренне.
– Твоих рук дело? – шепчет она, не поднимая взгляда.
К ее удивлению, Люк опускается рядом с ней на промокшую землю. Но его одежда выглядит совсем сухой.
– Ты не можешь винить меня во всех несчастьях, – вздыхает он.
Адди даже не понимала, что дрожит, пока Люк не обнимает ее за плечи. Она вздрагивает под тяжестью его руки.
– Знаю, я бываю жесток, но природа суровее меня.
Теперь Адди замечает: пень пересекает обугленная линия. Быстрый, горячий удар молнии.
Легче ей не становится.
Адди не в силах смотреть на обрубок дерева. Не в силах больше здесь оставаться.
– Идем, – говорит Люк, поднимая ее на ноги.
Адди не знает, куда они направляются, да ей и все равно, лишь бы подальше отсюда. Она поворачивается спиной к обугленному пню, почти сравнявшейся с землей могиле.
«Даже камни…» – думает Адди, следуя за Люком прочь от кладбища, деревни, от своего прошлого.