– Это просто метро, – говорит он.
Свет загорается снова, поезд катится, голос по селектору объявляет, что они вернулись в Бруклин.
Затем поезд снова проезжает подземный участок, а когда выныривает, солнце по-прежнему на своем месте, на небе.
Измученные жарой и полусонные, они возвращаются в квартиру Генри, смывают в душе соль и песок и падают на постель. Влажные волосы приятно холодят кожу. Томик сворачивается клубком у ног Адди, а Генри прижимает ее к себе. Простыни прохладные, он – теплый, и даже если это не любовь, она все равно счастлива.
– Пять минут, – бормочет он, уткнувшись ей в волосы.
– Пять минут, – отзывается Адди, умоляя и обещая, и прижимается к нему крепче.
Солнце стоит высоко в небе. Время еще есть.
Адди просыпается в темноте. Когда она закрывала глаза, еще вовсю светило солнце. А сейчас комната погружена в полумрак, а небо за окном глубокого темного цвета.
Генри еще спит, но в доме слишком тихо, все будто бы замерло. Охваченная ужасом Адди садится на постели.
Она поднимается на ноги, не смея произнести его имя даже мысленно, выходит в темный коридор. Оглядывает гостиную, готовясь увидеть его растянувшимся на диване, расправившим длинные руки по спинке.
Аделин.
Но его там нет.
Разумеется, нет! Прошло почти сорок лет. Он давно не приходит, Адди так устала его ждать.
Она возвращается в спальню. Генри – волосы в беспорядке после сна – уже проснулся и ищет под подушкой очки.
– Прости. Надо было завести будильник. – Он складывает в сумку сменную одежду. – Переночую у Беа.
Адди перехватывает его руку.
– Не уходи…
– Ты уверена? – колеблется Генри.
Адди ни в чем не уверена, но день был такой замечательный, что не хочется тратить впустую ночь, не хочется отдавать ее ему.
Он и так много забрал.
В доме совсем нет еды, поэтому они одеваются и отправляются в «Негоциант».
Их переполняет сонная легкость, к усталости после длинного дня, проведенного на солнце, добавляется дезориентация от прогулки в темноте. Та придает всему призрачный вид – идеальное завершение идеального дня.
Они заявляют официантке, что празднуют, а та интересуется, день рождения или помолвку.
– Годовщину! – поднимает Адди бокал пива.
– Поздравляю! – улыбается девушка. – И сколько лет?
– Триста!
Генри давится выпивкой, а официантка смеется, решив, что это шутка для своих. Адди просто улыбается. Играет музыка, перекрывая шум, и Адди заставляет Генри подняться.
– Потанцуй со мной, – просит она.
Генри тщетно объясняет, что не танцует, хотя в «Четвертом рельсе» растворялся в ритме вместе с ней, но здесь-то все иначе. Адди ему не верит: времена меняются, но танцуют все – вальс и кадриль, фокстрот и джайв, и еще десяток других танцев, уж Генри как-нибудь справится.
Она тащит его между столиками на танцпол – Генри даже не знал, что в «Негоцианте» он есть, – и они оказываются на нем единственной парой. Адди показывает, как держать руку, как подстраиваться под ее движения. Как вести, как крутить ее, отклонять назад. Куда положить руки, как ловить ритм, и на какое-то время все становится легко, просто и правильно.
Смеясь, они идут к бару за добавкой.
– Два пива! – просит Генри.
Бармен кивает и минуту спустя приносит им напитки. Но пиво только одно. Второй бокал пузырится шампанским, в котором плавает засахаренный лепесток розы.
Адди кажется, что мир перевернулся и она оказалась в темном туннеле. Под бокалом лежит записка – изящным наклонным почерком на французском написано: «Моей Аделин».
– Эй, – зовет бармена Генри, – мы это не заказывали.
Тот кивает на другой конец барной стойки.
– Комплимент от того господина… – И вдруг застывает. – Хм, он только что был здесь.
Сердце Адди оглушительно бьется в груди. Она хватает Генри за руку.
– Уходи!
– Что? Подожди…
Но времени уже нет.
Адди тащит его к выходу.
– Адди!
Люк не должен видеть их вместе, нельзя показывать, что они нашли друг друга…
– Адди!
Она наконец оглядывается, и земля словно уходит у нее из-под ног.
Бар неподвижен. Нет, он не опустел, но больше никто в помещении не двигается. Люди замерли на полпути, полуслове, не донеся напитки до рта. Не сами замерли, разумеется, их заставили окаменеть. Как марионеток, подвешенных на веревке. Музыка продолжает играть. Сейчас она негромкая, кроме нее во всем баре слышно только взволнованное дыхание Генри и стук сердца Адди.
Во тьме звучит голос:
– Аделин.
Весь мир словно затаил дыхание. Раздается лишь негромкий звук шагов по деревянному полу. Из сумрака появляется фигура.