– Потому что я не человек? Потому что не могу состариться и умереть?
– Нет, – отзывается Адди, забирая руку. – Ты неспособен любить, поскольку не знаешь, что такое заботиться о ком-то больше, чем о самом себе. Если бы ты любил меня, я бы уже была свободна.
– Что за вздор, – раздраженно щелкает пальцами Люк. – Я не отпускаю тебя как раз потому, что люблю. Любовь алчна. Любовь эгоистична.
– Ты говоришь о страсти.
Люк пожимает плечами.
– А они так отличаются? Я видел, что люди делают с любимыми вещами.
– Люди – не вещи, Люк. И ты никогда их не поймешь.
– Зато я понимаю тебя, Аделин. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо во всем мире.
– Просто ты никого больше ко мне не подпустил. – Адди вздыхает, пытаясь успокоиться. – Я знаю, что меня ты не пощадишь. Возможно, ты прав – мы принадлежим друг другу. Но если ты меня хоть немного любишь, освободи Генри Штрауса. Если любишь меня – отпусти его.
Лицо Люка искажает гнев.
– Это наш вечер, Аделин! Не порти его болтовней о других.
– Но ты сказал…
– Идем! – приказывает он, отталкивая стол. – Этот ресторан мне больше не по душе.
Официант как раз только что поставил на стол грушевый тарт, но лакомство вмиг сгорает до пепла, и Адди, как всегда, дивится капризам богов.
– Люк… – начинает она, но тот уже, поднявшись, швыряет на испорченное блюдо салфетку.
XII
29 июля 1970
Новый Орлеан, Луизиана
– Я люблю тебя.
Он говорит ей это за ужином в тайном баре Французского квартала – одном из многих своих проектов.
Адди качает головой. И как это слова не обратились в пепел прямо у Люка рту?
– Не притворяйся, будто это любовь.
На лице Люка мелькает раздраженная гримаса.
– И что же тогда, по-твоему, любовь? Расскажи мне. Убеди, что твое сердце не трепещет при звуках моего голоса. Что оно не сжимается, когда мои губы произносят твое имя.
– Оно трепещет от моего имени, а не от твоего голоса.
Уголки губ Люка приподнимаются вверх, глаза горят изумрудным огнем. От удовольствия он оживляется.
– Возможно, когда-то так и было, но теперь это нечто большее.
Адди боится, что он прав.
А потом Люк ставит перед ней коробку. Простую черную коробку размером не больше ее ладони.
Сначала Адди к ней не притрагивается.
– Что там? – спрашивает она.
– Подарок.
Адди не торопится брать его в руки.
– Ну же, Аделин, – ворчит Люк, забирая свой дар, – она тебя не укусит.
Он открывает крышку и ставит перед ней. Внутри лежит простой латунный ключ.
Адди интересуется, от чего он.
– От дома, – просто отвечает Люк.
Адди застывает. Своего дома у нее не было со времен Вийона. На самом деле не было даже своего угла, и она испытывает прилив благодарности, пока не вспоминает, что именно Люк за это в ответе.
– Не дразни меня, Люк.
– Я не дразню.
Он берет ее за руку и ведет через Французский квартал к дому в конце Бурбон-стрит – желтому особняку с балконами и окнами в пол. Адди вставляет ключ в замочную скважину – раздается глухой щелчок. Если бы дом принадлежал Люку, а не Адди, дверь просто распахнулась бы от легчайшего прикосновения. Внезапно латунный ключ в руке становится тяжелым, настоящим. Драгоценным.
За дверью – высокие потолки и деревянный пол, мебель, шкафы и пустые комнаты, которые предстоит обставить. Адди выходит на балкон, слушая, как во влажном воздухе разливается разноголосье Французского квартала. По улице струится необыкновенный джаз, мелодии накладываются одна на другую, переливчатые, живые.
– Это твой дом, – говорит Люк, и кости Адди ноют от старого предчувствия.
Но теперь эти ощущения всего лишь затухающий маяк, свет которого слишком далеко от порта.
Люк притягивает ее спиной к себе, и Адди в который раз замечает, как идеально подходят друг другу их тела. Он словно создан специально для нее.
Впрочем, это на самом деле так. Его тело, лицо, черты и правда созданы, чтобы она расслабилась, почуяла запах свободы.
– Пойдем прогуляемся, – зовет Люк.
Адди хочет остаться дома, начать обживать его, но Люк убеждает, что у них предостаточно времени и всегда будет достаточно. На сей раз мысль о вечности ее не пугает. Дни и ночи отныне не тянутся, а мчатся вперед.
И Адди знает – что бы это ни было, оно не продлится долго.
Просто потому, что так не бывает.
Ничто не длится вечно.
Но прямо сейчас она счастлива.
Рука в руке они бредут по Французскому кварталу. Люк закуривает сигарету, и Адди говорит, что табак ужасно вредит здоровью, а он принимается беззвучно смеяться, выпуская дым.
У одной из витрин Адди замедляет шаг.