С этими словами он удаляется прочь, а Адди разрывается между желанием захлопнуть дверь за его спиной или пойти. Примет она приглашение или нет, ночь в любом случае испорчена. И даже останься она в спальне, душой последует в гостиную за призраком.
Поэтому Адди отправляется с ним.
Спустя семь лет Адди будет смотреть на парижской площади кукольный спектакль в повозке с занавесом, за которым актер держит на вытянутых руках деревянные фигурки. Он тянет за веревку, а их конечности дергаются. И Адди вспомнится эта ночь и ужин.
Прислуга хлопочет вокруг них плавно, молча и бесшумно, словно подвешенная на ниточки, с той же сонной легкостью. Отодвигаются стулья, разглаживаются салфетки, открываются бутылки шампанского, и игристое льется в подставленный хрусталь.
Но угощение подают чересчур быстро, первую перемену блюд приносят, когда бокалы еще полны. Какие бы чары ни наложил мрак на прислугу особняка, он сделал это еще до того, как появился в спальне. До того, как позвонил в колокольчик, вызвал горничную и пригласил Адди отужинать.
В изящной гостиной особняка призрак должен бы выглядеть неуместно. В конце концов, он бог лесной ночи, демон мрака, однако восседает здесь со спокойствием и грацией дворянина и наслаждается угощением.
Адди осторожно трогает серебряные приборы, позолоту на тарелках…
– Наверное, я должна быть потрясена?
Мрак с другого конца стола бросает на нее взгляд.
– А это не так? – интересуется он.
Слуги кланяются и отступают к стенам.
Если честно, Адди напугана. Ее тревожит эта демонстрация. Адди и без того известна его сила (по крайней мере, она так думает), но заключить сделку – это одно, и совсем иное – наблюдать, как под власть призрака попадают другие. К чему он может их принудить? Для него это столь же легко, как дергать за ниточки?
Перед Адди ставят первое блюдо: крем-суп бледно-оранжевого цвета, оттенком напоминающий рассветное небо. Пахнет чудесно. Шампанское пузырится в бокале, но Адди не позволяет себе коснуться ни того, ни другого.
У нее настороженный вид.
– Попробуй, Аделин, – говорит мрак, заметив это, – только фейри заманивают в западню едой и питьем. Я не из их породы.
– Однако за все приходится платить.
Мрак разочарованно вздыхает, глаза его вспыхивают бледной зеленью.
– Ну, как пожелаешь, – бормочет он, беря бокал и делая большой глоток.
Подождав немного, Адди в конце концов сдается и подносит хрусталь к губам, отпивая игристое. Ничего подобного она никогда не пробовала. Тысячи пузырьков лопаются на языке, сладкие и острые. Окажись она в другом месте, с другим мужчиной в любую другую ночь, растаяла бы от удовольствия.
Вместо того чтобы смаковать каждый глоток, она одним духом опорожняет бокал, и к тому времени, как ставит его на стол, у нее немного кружится голова. Слуга уже наливает следующий.
Мрак потягивает шампанское и молча наблюдает, как Адди ест. Тишина в гостиной становится гнетущей, однако Адди не спешит ее разбивать, сосредоточенно поглощая сначала суп, затем рыбу, а после – запеченную говядину. Она в месяц съедала меньше, а бывало – и за год, и наконец ощущает блаженную истому не только желудком. Насытившись, она принимается рассматривать человека, вернее, не человека, который сидит напротив, а за его спиной извиваются тени.
Они впервые проводят столько времени вместе. Прежде были лишь короткие мгновения в чаще, несколько минут в грязной комнате, полчаса прогулки вдоль Сены.
Но сейчас он первый раз не крадется за ней, словно тень, не мелькает, как призрак на краю поля зрения, а сидит на противоположном конце стола, на виду. И пусть Адди изучила черты лица незнакомца, сотни раз нарисовав этот образ, ей все же любопытно посмотреть на него в движении.
И призрак ей это позволяет. Он совершенно не выказывает стеснения. Похоже, ему даже нравится внимание. Разрезав ножом мясо на тарелке, мрак подносит кусочек к губам. Черные брови приподнимаются, дергается уголок рта. Не человек – набор отличительных черт, выписанных старательным художником.
В будущем это изменится. Мрак будет шириться, расти, заполняя пробелы между штрихами нарисованного ее рукой портрета, пока окончательно не присвоит картинку. Адди даже усомнится, что та когда-то была создана ею. Но пока что единственная черта в нем, которая полностью принадлежит ему, – это глаза.
Адди представляла их сотни раз. О да, они всегда виделись ей зелеными, но в ее сновидениях носили одинаковый оттенок: спокойной летней зелени.