Едва дыша, Адди стоит как вкопанная у входа в метро, пока Генри не скрывается из виду. Она ждет, когда же нить оборвется и мир станет прежним, ждет, когда обрушится чувство страха и потери и понимание, что все это было лишь счастливым стечением обстоятельств, забавной ошибкой, а теперь сказка кончена и никогда не повторится вновь.
Но ничего подобного она не ощущает – только радость и надежду. Ее ботинки отбивают ритм по тротуару, и кажется, вот-вот рядом в унисон раздадутся шаги. Послышится обволакивающий мягкий голос, ласковый и дразнящий. Но никакая тень не появляется. Сегодня – не тот день.
Улица затихла, Адди одна, но впервые ей не одиноко. «Доброй ночи, Адди», – сказал Генри. Она невольно гадает – не разрушил ли он каким-то неведомым образом чары.
Она с улыбкой шепчет:
– Доброй ночи, Ад…
Проклятье сжимает горло, имя застревает внутри, как всегда.
И все же, все же…
Доброй ночи, Адди.
Три сотни лет она пыталась нащупать границы сделки, искала слабые места, прорехи в своей клетке, но так и не обнаружила выхода.
Но Генри нашел какой-то немыслимый способ пробраться внутрь. Каким-то образом смог ее запомнить.
Но как, как? Вопрос стучит в ее сердце, но в эту секунду Адди наплевать. В эту секунду она все еще слышит звук своего имени, настоящего имени, произнесенного кем-то другим, и этого ей довольно. Этого довольно.
XIII
29 июля 1720
Париж, Франция
Сцена подготовлена, декорации выстроены.
Адди разглаживает льняную скатерть на столе, расставляет фарфоровые тарелки и бокалы – стеклянные, не хрустальные – и достает из корзины обед. Не ужин из пяти перемен, что подавали зачарованные руки, но свежую и сытную еду. Еще теплую буханку хлеба, кусок сыра, тушеную свинину. Бутылку красного вина. Адди всем этим гордится. Гордится, что обошлась без всякой магии, за исключением собственного проклятия, с помощью которого собрала угощение, – не просто глянула, сказала волшебное слово, и все чудесным образом устроилось.
И дело не только в столе.
Комнату Адди тоже подготовила. Никакой самовольно занятой спальни или нищенской лачуги – это место, по крайней мере сейчас, она может назвать своим. Два месяца искала его, четыре недели приводила в порядок, но старания оправдались. Снаружи ничего не заметно: только разбитые окна и покореженные доски. Все верно: нижние этажи непригодны для жилья, там нашли приют лишь грызуны и бездомные кошки. Зимой внизу полно бродяг, ищущих любого убежища, но сейчас на дворе разгар лета, городская беднота выползла на улицы, и Адди присвоила верхний этаж. Взобралась туда по лестнице и устроила вход и выход через окно, как детишки в игрушечной крепости. Забираться непривычно, но комната, где она свила гнездо, того стоит.
Здесь есть кровать, заваленная одеялами. Сундук, набитый краденой одеждой. На подоконнике красуются безделушки – стеклянные, фарфоровые и костяные. Адди собрала их и выстроила в ряд, как стайку птиц.
В середине узкой комнаты стоит накрытый льняной скатертью стол, подле него – два кресла. В центре стола – пучок цветов, которые Адди сорвала ночью в королевском саду и спрятала в складках юбки. Адди знает, что все это не продлится долго, так бывает всегда – легкий ветер непостижимым образом сметет талисманы с каминной полки, случится пожар или наводнение, провалится пол или тайное убежище обнаружит и займет кто-то другой.
Однако весь прошлый месяц она собирала по кусочкам детали и расставляла их одну за другой, создавая видимость жизни. И если честно, не только для себя.
Это для мрака. Для Люка.
Вернее, назло ему, чтобы доказать: она жива и свободна и не уступит ему, не позволит дразнить себя подачками. Первый раунд за ним, но второй она выиграет.
Поэтому Адди устроила комнату и все приготовила к приходу гостя, сделала прическу и нарядилась в шелковое платье цвета опавших листьев, даже затянулась в корсет, несмотря на свою ненависть к пластинам из китового уса. У нее был целый год, чтобы разработать линию поведения, и, приводя в порядок комнату, Адди перебирает в уме колкости, готовится к будущему сражению. Воображает, как Люк примется язвить, а она – отбивать выпады, и его глаза станут темнеть или светлеть в зависимости от поворота разговора.
«Да ты отрастила зубы», – скажет призрак, а Адди покажет ему, насколько те острые.
Солнце село, остается только ждать. Идут часы, от голода урчит желудок, стынет под салфеткой хлеб, но Адди не притрагивается к еде. Высунувшись из окна, она смотрит на город, на зажигающиеся огни фонарей.