Вода течет ему на голову, заливая очки и рубашку.
Генри плевать.
Может быть, дождь его очистит.
Или вообще смоет к чертовой матери.
Он подходит к дому. Подняться по шести ступенькам до двери нет сил, а впереди еще двадцать четыре до квартиры, где когда-то у него было будущее. Генри садится на крыльцо, откидывается на спину и смотрит вверх – туда, где проходит граница крыши и неба, – и гадает, сколько шагов до края. Заставляет себя остановиться и прижимает ладони к глазам. «Это всего лишь буря», – говорит он себе.
Задрай люки и пережди.
Это всего лишь буря.
Это всего лишь буря.
Это всего лишь…
Генри точно не знает, когда рядом с ним на ступеньке оказался мужчина. Только что Генри был один, и вот уже кто-то сидит возле него.
Он слышит щелчок зажигалки, краем глаза замечает небольшой огонек. Затем раздается голос. Сначала кажется, он исходит из ниоткуда, а потом выясняется – от человека, что устроился рядом.
– Дерьмовая ночь…
Звучит как риторический вопрос.
Бросив взгляд, Генри видит мужчину в черном плаще поверх блестящего темно-серого костюма. На какой-то жуткий миг ему кажется, что это Дэвид, его брат, явился напомнить Генри о том, как он разочаровал семью.
У них с незнакомцем похожие темные волосы, тот же острый подбородок, но Дэвид не курит, не шляется по ночам в этом районе Бруклина и вполовину не столь красив. Генри смотрит на чужака, и сходство исчезает на глазах. Мужчина совсем не промок, хотя дождь по-прежнему льет как из ветра, просачивается сквозь шерстяной пиджак Генри и хлопковую рубашку, прижимается ледяными руками к его коже.
Незнакомец в элегантном костюме не предпринимает ни малейших усилий, чтобы загородить от капель огонек зажигалки или саму сигарету. Глубоко затянувшись, он откидывается назад и облокачивается на мокрую ступеньку. Мужчина задирает подбородок, словно приветствуя дождь.
Но тот его даже не касается. Капли падают, но человек по-прежнему сухой.
«Наверное, это привидение, – думает Генри, – или волшебник. А скорее всего – галлюцинация».
– Что тебе нужно? – спрашивает незнакомец, не отрывая взгляда от неба.
Генри невольно съеживается, но в голосе чужака нет злости, только любопытство. Он наклоняет голову и смотрит на Генри такими зелеными глазами, каких тот никогда в жизни не видел. Настолько яркими, что сияют во тьме.
– Прямо сейчас, в этот момент, чего ты хочешь?
– Быть счастливым, – отзывается Генри.
– Ах, вот что… – хмыкает незнакомец, выдыхая дым, – никто неспособен тебе это дать.
Не ты.
Генри не имеет ни малейшего понятия, кто этот человек, существует ли он на самом деле. Даже в тумане выпивки и транквилизаторов Генри понимает, что нужно заставить себя встать и идти домой. Однако ноги отказываются держать его, мир слишком тяжел, и слова начинают выплескиваться из него, идут потоком:
– Не знаю, чего им надо. Кем они хотят меня видеть. Твердят, мол, будь собой, но подразумевают другое. Я так устал… – Голос его прерывается. – Устал от бесконечных неудач. Устал… дело не в том, что я один, я не боюсь одиночества. Но… – Генри сжимает пальцы на груди, – мне больно.
Его подбородка касается рука.
– Посмотри на меня, Генри, – просит незнакомец.
Генри не называл ему свое имя. Он поднимает голову и смотрит в светящиеся глаза чужака. Что-то клубится в них, точно дым. Незнакомец по-волчьи красив. Он скользит по Генри изумрудным взглядом, голодным и пристальным.
– Ты безупречен, – бормочет он, поглаживая Генри по щеке.
Голос его словно шелк, Генри тянется к нему, к руке чужака, почти теряя равновесие, но тот отодвигается.
– Боль прекрасна, – продолжает он, выдыхая облако дыма. – Она помогает переродиться, она творит.
– Но я не хочу страдать! – хрипло возражает Генри. – Я хочу…
– Ты хочешь, чтобы тебя любили.
Генри издает задушенный звук, полукашель, полурыдание:
– Да…
– Тогда будь любимым.
– Словно это так просто!
– Действительно просто, если готов заплатить.
– Такой любви мне не надо, – ворчит Генри.
– Я не о деньгах, – мрачно улыбается незнакомец.
– А о чем же?
Чужак кладет ладонь Генри на грудь.
– О том единственном, чем может заплатить каждый.
На миг Генри кажется, что незнакомец желает заполучить его разбитое сердце, а потом до него доходит. Недаром Генри работает в книжном магазине – он прочитал множество эпосов, жадно глотал мифы и аллегории. Черт, первые две трети своей жизни Генри провел, изучая Священное писание, и вырос на Блейке, Милтоне и Фаусте. С тех пор прошло много времени. Все это казалось не более чем россказнями.