– Почему ты перестал фотографировать?
Потому что время не работает как камера.
Моргнешь, и все неподвижно застыло.
Моргнешь, и картинка делает рывок вперед.
Он всегда считал фотографию хобби, частью курса по искусству, и к тому времени, как понял, что мог бы сделать ее своим основным занятием, стало уже поздно. По крайней мере, Генри думал именно так.
Он слишком сильно отстал… И предпочел сдаться. Убрал камеры на полку вместе с прочими заброшенными увлечениями. Но, глядя на Адди, ему вдруг вновь захотелось снимать.
Фотоаппарата у него, конечно же, с собой нет, только телефон, но в наше время и мобильника достаточно. Подняв его, Генри наводит камеру на неподвижную Адди, за чьей спиной высятся книжные полки.
– Не сработает, – произносит она как раз в тот момент, когда Генри делает снимок. Вернее, пытается. Он стучит пальцем по экрану, но телефон не захватывает картинку. Генри пробует еще, на сей раз получается, но кадр полностью размыт.
– Я же говорила.
– Не понимаю, – ворчит Генри, – столько времени прошло. Как он предугадал изобретение фотопленки или телефонов?
– Он не менял технологию, – грустно улыбается Адди, – только меня.
Генри вспоминает незнакомца, который ухмылялся в темноте, и опускает телефон.
V
5 сентября 2013
Нью-Йорк
Генри просыпается под шум утренней пробки. Вздрагивает от автомобильных гудков и света, что льется в окно. Пытается оживить прошлую ночь и сначала обнаруживает в памяти зияющую дыру: чистую грифельную доску, ватную тишину. Но потом зажмуривается, и тьма трескается, уступает место волне боли и печали. Генри вспоминает разбитую бутылку, ливень, незнакомца в темном костюме и разговор, который, наверное, ему приснился.
Он знает, что Табита ответила ему отказом – это точно было реально, воспоминания слишком уж жалящие, такие могут быть только правдой. В конце концов, именно потому он и напился, а напившись, отправился домой под дождем, уселся передохнуть на крыльцо, а потом там к нему подсел незнакомец – нет, вот этого уже не происходило.
Незнакомца и всю их беседу ему явно выдало подсознание, демоны Генри разыгрались в миг душевного отчаяния.
Череп сверлит тупая боль. Генри потирает глаза тыльной стороной ладони, и щеки вдруг касается что-то металлическое. Он прищуривается и видит: запястье обхватывает кожаный ремешок с изящными механическими часами – на ониксовом циферблате блестят золотые цифры. Единственная стрелка, тоже из золота, застыла почти на полуночи.
Генри никогда не носил часы.
Тяжелый незнакомый предмет на запястье напоминает кандалы. Генри немедленно садится и хватается за застежку, испугавшись, что навеки прикован к часам и механизм не откроется. Но стоит чуть-чуть надавить, и та расстегивается, а часы падают на перекрученное одеяло. Они лежат циферблатом вниз, на обратной стороне тонкой изящной гравировкой выбиты три слова: «Живи на полную».
Генри выбирается из кровати, подальше от часов, словно они его ужалят. Но часы просто лежат на месте. Сердце колотится в груди так громко, что даже слышен стук. Генри снова переносится во мрак вчерашнего вечера, дождь стекает ему на волосы, а незнакомец ухмыляется и говорит:
– По рукам.
Но ничего этого не было.
Генри смотрит на свою ладонь: там неглубокие порезы, покрытые корочкой крови. На простынях тоже коричневато-красные капли. Разбитая бутылка! Значит, она была на самом деле. Но рукопожатие дьявола напоминает горячечный сон. Такое случается, реальная боль может присниться. Однажды, лет в девять или десять, Генри заболел ангиной, и боль была просто ужасной. Во сне он то глотал горящие угли, то оказывался в ловушке в охваченном огнем помещении, и горло раздирало дымом. Разум старается осмыслить страдания.
Но часы…
Поднеся их к уху, Генри слышит негромкий ритмичный стук. Никаких других звуков часы не издают (однажды ночью он разобьет их и обнаружит, что внутри корпус полый, и каким образом движется стрелка – неизвестно).
В ладони они кажутся массивными, тяжелыми. Настоящими.
Стук усиливается, и Генри вдруг понимает, что это вовсе не тиканье часов, а глухое постукивание костяшек по дереву, вернее, по входной двери. Затаив дыхание, Генри ждет, пока он прекратится, но звуки продолжаются.