— Потому что вам уже известно об этом. И не от меня… Не люблю плохое вспоминать. К тому же это и не счеты с большевиками… Это был страх перед ними. Я с детства мечтал о карьере летчика. Но я был сын кулака, и путь в небо тогда мне был закрыт. И чтобы стать пилотом, мне пришлось скрыть свое происхождение. С тех пор возможное разоблачение лжи всегда висело над моей головой… А теперь еще и плен…
— На что же вы рассчитываете, молодой человек?
— На вашу победу, господин генерал. Если я останусь жив к концу войны, то за мои скромные заслуги, надеюсь, великая Германия разрешит мне быть летчиком, хотя бы в транспортной авиации. Больше мне ничего не надо…
— Разрешит! Разрешит! — театрально, с пафосом воскликнул Обергандер, удовлетворенный объяснением военнопленного. Он с одобрением посмотрел на Сано, а тот слегка наклонил голову в знак признательности.
После ухода Иванова Обергандер, обратясь к присутствующим, сказал:
— Я доволен вашей работой. Редкий экземпляр фанатика. Теперь надо приступать к осуществлению второй части операции. Нужно тщательно подготовить № 1002 к побегу. А чтобы партизаны ему поверили, он из лагеря побежит не один. Подготовим ему группу пленных, большую часть которых расстреляем при побеге. Трех-четырех оставим в живых. Для большей правдоподобности. Теперь за дело, господа…
В тесной, прокуренной едким махорочным дымом штабной землянке было людно и шумно. Только что закончилось партсобрание широко известного в этом крае партизанского отряда «Истребитель». Коммунисты еще не успели разойтись, когда возвратился дежурный с поста боевого охранения. Прямо с порога вошедший взял под козырек и, обращаясь к сидевшему за импровизированным столом уже не молодому человеку, отрапортовал:
— Товарищ командир! На посту номер один задержаны четыре человека. Говорят, что бежали вчера ночью из лагеря военнопленных. Ищут в лесу партизан.
Командир отряда повернулся к стоявшему справа от него стройному высокому мужчине и спросил:
— А что известно начальнику нашей разведки по данному вопросу?
— По данному вопросу действительно известно, что вчера ночью из лагеря был совершен побег. Местные жители говорят, что при побеге многих перестреляли. Сегодня весь день в ближайших от лагеря деревнях немцы рыскали с собаками. Сведениями о характере побега пока не располагаем…
— Сведениями о характере побега не располагаем… — повторил командир, усиленно потирая широкой ладонью свой изрезанный глубокими морщинами лоб. Потом встал, тщательно одернул гимнастерку и, обращаясь к начальнику разведки, решительно сказал:
— Пошли, Мироныч. Посмотрим, что за людей прибило к нашему лагерю.
Через некоторое время, отлично ориентируясь в привычном мраке глухой пущи, командир отряда и начальник разведки подходили к хорошо замаскированному посту, выдвинутому далеко от основной базы партизанского отряда. Здесь под охраной партизан и находились бежавшие из лагеря военнопленные.
— Кто хотел меня видеть? — спросил командир отряда, приближаясь к группе людей, сидевших на земле.
Все встали. Один, отделившись от остальных, сделал шаг вперед и четко произнес:
— Летчик Николай Иванов! У меня к вам личная просьба. — И совсем тихо добавил: — Должен сообщить сведения, предназначенные только для вас.
— Ну что ж, личные вопросы полагается обсуждать без свидетелей, — подхватил командир отряда предложенный Николаем тон. — Пойдемте со мной.
А несколькими минутами позже командир подозвал к себе начальника разведки и тихо сказал:
— Мироныч! Пленный говорит, что адъютант Обергандера — наш, советский разведчик. Он-то и организовал побег из лагеря. Просил срочно связаться с центром… Это уж по твоей части… А пока не придет ответ, — командир «Истребителей» обратился к Николаю, — придется всех вас взять под стражу. Таковы законы военного времени…
Генерал Обергандер сидел за столом вместе со своим переводчиком Сано Потоберидзе. Стол был накрыт на две персоны. Генерал находился в отличном настроении. Еще бы! В Берлине был одобрен его план по ликвидации партизан. И одновременно с этим — приятное письмо из дому и ящик рейнского вина из собственного подвала. И, наконец, сигнал о том, что агент, заброшенный к партизанам, благополучно проник в их отряд. Этих поводов было достаточно для хорошего расположения духа, и генерал решил распить со своим переводчиком бутылку-другую вина. Последнее время, особенно после вербовки агента № 1002, Обергандер больше стал доверять Потоберидзе. Да и как было не доверять? Сано вел себя безукоризненно, не интересовался тем, чем не следовало, допросы вел строго. Немудрено, что, заканчивая вторую бутылку, генерал расхвастался.