— На Первомайскую, — сказал капитан шоферу, — к дому Ольховской. Я покажу, где это.
4. РАССКАЗ СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ
Дубровин любил любопытных — натуралистов, археологов, путешественников. Дубровин ненавидел любопытных, тех, которые муравейником обрастали вокруг происшествия. Вот и сейчас, несмотря на позднее время, возле калитки дома, где жила Елена, собралась толпа. Цветные женские платья, пустые цинковые ведра, потертые портфели и светлые брюки… Толпа приглушенно гудела. Были тут и случайные зеваки, но, в основном — соседи, оторвавшиеся от керогазов, томатной пасты, картофельных оладий, овощной окрошки, от детективных романов и телевизоров. Кажется, целыми семьями они пришли сюда. И все, о чем говорили, было полно какого-то огромного, им одним понятного значения. Если они говорили «а-а-а», то это было совсем не обыкновенное «а-а-а». Так вы говорите «а-а-а», когда врач нажимает на язык, разглядывая ваши опухшие миндалины.
Через такую толпу пришлось им пробираться, когда приехали к дому Ольховской. «Боже мой, целая процессия», — оглянувшись, подумал Дубровин. За ним двигался маленький толстый помощник прокурора Каширин, эксперт НТО Саша Нестеров, проводник розыскной собаки Борис Игошин и еще участковый уполномоченный Алексей Воронов, худощавый, усатый, в очках. Участковый их встретил у калитки. Они шли, не замечая вокруг себя никого, привычные к этим любопытным взглядам, к бесконечным вопросам, советам, предположениям. По обрывкам фраз Дубровин понял, что толпа уже создала несколько своих версий и ждет, когда будут «вызывать» и допрашивать. Они до утра не уйдут, Дубровин знал это по опыту. Потому он попросил эксперта Сашу Нестерова закрыть калитку и никого не впускать.
Хозяев дома не оказалось — они уехали на дачу: на двери самого «хозяина» висел огромный амбарный замок.
«Шикарно, однако, живут, — подумал Дубровин. — Да еще с Елены за квартиру сдирали двадцатку».
Он осмотрелся вокруг. Во дворе было совсем тихо и пустынно. Над деревьями, рассекая ночную тишину, пищали ласточки и летучие мыши. За двором маячили неясные очертания холма. Там, за холмом, шоссе. Редкие автобусы гудели, как взлетающие самолеты. Пахло травой и свежей землей.
Дубровин рыскал по тротуару, освещая выщербленный кирпич и синие кусты по обочинам, но никаких пятен крови обнаружить не удалось. «Хотя ведь не так давно лил проливной дождь, и всякие следы могло смыть начисто», — подумал он. Что касается следов Глухаря, то их не только смыл дождь, но уже наверняка давно затоптала толпа любопытных, не желавшая расходиться до сих пор.
Собака вдруг залаяла, бросившись за кусты. Дубровин осветил небольшую лужайку — крохотная лужица крови замерцала под лучами фонаря.
— След, след, — начал свои заклинания Игошин, и собака, натянув ремень, потащила проводника к калитке.
— Вон в той комнате Елена живет, — сказал Дубровин, указывая на невысокий домик, примостившийся в левом углу двора.
Он вытащил пистолет из кобуры, висевшей сбоку на ремне, и вместе с помощником прокурора Кашириным и экспертом НТО Сашей Нестеровым они двинулись к дому.
Здесь было темно. Дубровин толкнул дверь рукой, она подалась, и, переступив порог, он провел лучом фонаря по стене в поисках выключателя. Вспыхнул свет. В комнатах — никого. Вещи не тронуты, на столе — плоская тарелка, в ней ветчина и сыр, нарезанный тонкими ломтиками. В буфете Дубровин увидел нераскупоренную бутылку шампанского. Впечатление было такое, что Елена ждала кого-то и вышла на минутку к соседям. «Где же Олежка? — с тревогой подумал Дубровин. — Надо будет вызвать свидетелей».
Он вытащил из папки несколько пустых бланков протокола опроса.
— Саша, осмотри место происшествия вместе с участковым и пригласи сюда двух свидетелей, — попросил Дубровин эксперта.
Каширин вышел во двор вслед за Нестеровым, а Дубровин заскрипел пером по бумаге:
«Я, старший оперуполномоченный ОУР Заркентского горисполкома капитан милиции Дубровин, явившись на место происшествия…».
— Можно? Здравствуйте.
У порога остановилась пожилая женщина. Дубровин мельком взглянул на нее — здоровое и румяное еще лицо, узкий лоб и густые чуть седоватые брови.
— Соседка я, — сказала женщина. — Пелагеей звать. Пелагея Антиповна. Как свидетельница я.
— Садитесь. Вы Елену Ольховскую хорошо знаете?
— А то как же? Хорошая женщина была, все тут у нас ее жалели. Когда Лену-то хоронить будут?
— А кто вам сказал, что она умерла?
— Да люди тут говорят.
Дубровин передернул плечами.
— Вы не знаете, где Олежка, сын ее?
Женщина вздохнула.
— Ну, как же! Тут, когда народ сбежался, я гляжу — он стоит у калитки и плачет. Я его к себе забрала.
«Слава богу, — подумал Дубровин, — с мальчишкой хоть все в порядке».
Он глядел на женщину — серые глаза ее, запрятанные в складках кожи, смотрели куда-то вдаль, словно давно уже что-то искали, но так ничего и не нашли.
— Я к Лене стучалась, хотела долг ей отдать, — объясняла Пелагея. — Слышу, кричит кто-то во дворе. Сильно так кричит. Тут еще сосед вышел. И мы вместе с ним застучали. Потом стихло все, только Олежка плачет. Так ревмя ревет. Я Лену зову — не откликается. Тут уж народ стал собираться. Мужчины поднаперли плечами — калитка и подалась. Как мы вошли во двор, я так и обмерла. Гляжу — у тропинки Ленка лежит, голова вся в крови. Ну, «скорую» мы вызвали. А Олежку я к себе забрала.
— Мальчика не расспрашивали? Ничего не рассказывал?
— Говорил, как же. Дядя, говорит, приходил и хотел его забрать.
— Та-а-к…
— Ну потом, когда Лену увезли, участковый пришел, попросил всех со двора. Сказал — сейчас милиция приедет…
Дубровин расспрашивал еще пятерых свидетелей, но ничего нового, кроме того, что Дубровин знал, они уже не могли сообщить. Вернулся Игошин. Он сказал, что собака пошла по следу — ясно, что Глухарь перелезал через забор, но на шоссе его след затерялся, видимо, он сел на такси или в автобус. К Пелагее Дубровин вернулся один — все разъехались по домам.
Тетка Пелагея жила через два дома от квартиры Ольховской. Дубровин постучался. Скрипнула дверь, загремела цепочка — хозяйка не спала.
— Проходите, проходите, — засуетилась она.
Во дворе у сарая сидел на цепи огромный дог и сумрачно глядел на капитана.
— Он не укусит, — сказала Пелагея и проводила гостя в комнату.
Половину комнаты занимал неуклюжий свежевыкрашенный буфет, из-за стекла на непрошеного гостя глядели целые горы тарелок, чашек, бокалов и рюмок.
«Как этот буфет внесли сюда, — подумал Дубровин, — ни через окно, ни через дверь он явно не пролезет».
Дверь во вторую комнату была открыта, и он увидел тяжелую, громоздкую никелированную кровать, покрытую грудой бархатных одеял. Похоже, что на кровати никто никогда не спал, потому что Олежка лежал на диване. С открытыми глазами.
Увидев Дубровина, он заплакал.
— Ма-а-ма! — закричал Олежка.
Дубровин подхватил его на руки.. Он хотел что-то сказать, но поперхнулся. Два огромных глаза с надеждой смотрели на него.
— Мама скоро придет, — прошептал он на ухо Олежке.
— Можно вас на минутку, — тетка Пелагея кивнула Дубровину в другую комнату.
Капитан поставил Олежку на пол.
— Подожди, я сейчас, — сказал он.
Пелагея плотно закрыла двери.
— Может, он у меня пока поживет, а? — попросила она.
— У вас?
— Ну, да…
Дубровин увидел в углу икону, около которой горела свеча, и покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Мальчик поедет со мной…
Когда он вышел на крыльцо, держа за руку Олежку, над просыпающимся городом уже снова бушевал ливень. Тяжелые струи дождя сбивали с деревьев одинокие листья, и те беспомощно кружились, подхваченные потоками шалой воды.