— Разберусь, — махнул рукой Мамаев и вышел за дверь.
Зорин запер шкаф с документами и теперь надевал зимнюю чиновничью шинель, стоя у настенного зеркала.
— Меня у извозчика обожди, — попросил Крестовский, — нам почти по дороге.
— Митрофан, — позвала я, — присаживайтесь поближе, нам с вами долгий разговор предстоит.
— Разработайте легенду, — кивнул шеф, — простенькое что-нибудь, без театральных эффектов. Вы, Губешкин, расскажете все, что о тетушке помните, а вы, Попович…
Чинопочитание во мне очень развито, лишь поэтому я не зарычала на непрошеные советы, а вежливо попрощалась с Иваном. Крестовский вибрировал как железный прут на морозе, с ним такое бывало, если дело спорилось.
Мне стало грустно. Дело его я знала, а лучше б не знать. «Почти по дороге». От имперской канцелярии через площадь наискосок в приказ темнейшего Брюта. Сама там утром с визитом была. Что там говорил Юлий Францевич?
— Ровно к пяти после полудня примчится ко мне ваш великий Семушка.
Я посмотрела на часы. Без четверти.
— Евангелина Романовна, — велело весело начальство, — вы уж дождитесь меня нынче.
— Всенепременно. У меня как раз бумажной работы накопилось. Допоздна ждать?
Семен ответил беззвучно, шевеля губами:
— За каждую минутку рассчитаюсь.
Я покраснела томно. Этими губами со мною обычно и рассчитываются.
Шеф убежал, я отдышалась и приступила к опросу. Со мной наедине Митрофан был гораздо бойчее, да и на «ты» мы перешли безнадзорно. Про тетушку он помнил немного, в Крыжовене у нее гостил в столь юном возрасте, что запомнил лишь чучело нетопыря у нее над столом. Виделись в последний раз на похоронах Митрофана Митрофановича Губешкина, секретаря разбойного приказа. Я выразила соболезнования и отложила карандаш.
— Родительскую стезю для себя избрал? Похвально.
— Почерк у меня больно замечательный, — смутился Митрофан.
— Исключительный, все про то говорят.
Дверь кабинета отворилась, впуская Эльдара Давидовича.
— Хорошая новость: прямой поезд существует, тот же, что и до Змеевичей, похуже — ходит он раз в неделю, и совсем плохая — следующего неделю ждать.
— То есть, — заметила я, — сегодняшний уже ушел?
— В семь отходит, — вздохнул Мамаев.
— Так два часа еще!
— Геля, — погрозили мне пальцем. — С бухты-барахты такие дела не делаются.
— На извозчике на квартиру, — вскочила я и принялась суетливо прятать в стол бумаги, — платья в сундук побросать — и сразу на вокзал! Митрофан, не спи, пиши письмо, сургуч вон возьми запечатать.
— У тебя билета даже нет, — напомнил Эльдар.
— В кассе куплю.
Рукава шинели путались, я, чертыхаясь плохими словами, пыталась попасть в них.
— Готово, — сказал секретарь, оставляя на коричневой кляксе оттиск гимназического перстня.
— Спасибо, — схватила я конверт. — Документы на должность пристава, которые Семен Аристархович выдать обещал, следом вышли, почтой. Только на адрес тетушки, а не в местную управу. Это важно.
— Как раз на морковкино заговенье дойдут. — Мамаев тоже одевался.
— Так наложите на них ваши скоростные арканы, господа великие чародеи. Хоть какой от вас толк будет, — огрызнулась я. — Ты куда собрался?
— Провожать, — галантно ответил Эльдар. — Ругаться с носильщиками, убеждаться, что попутчики тебе попались не совсем злодейского вида, а пуще прочего, скрываться от разъяренного начальства, которое непременно шкуру с меня спустит за то, что тебя отпустил.
— Остынет, — пообещала я, — еще раньше, чем встретитесь.
Секретарь на дорожку меня перекрестил.
Извозчика взяли приказного, не сани, легкий фаэтон с обмотанными по зимнему времени цепями колесами. Чародей еще пассы некие руками произвел для легкости хода и во избежание скольжения.
— Давай, букашечка, — предложил Мамаев, когда повозка тронулась с места, — расскажи дядюшке Эльдару, что с тобою приключилось.
— Задание у меня, дядюшка, вот что.
— С самого утра места себе не находишь, глаза красные, стало быть, ревела, смеешься громко, да все невпопад, — перечислил чародей. — Вчера спокойна была, свидание тайное предвкушала. Или кавалер, тот самый тайный, обидел?