— Он хочет пригласить к себе… одного из вас.
— То есть… как?
— Очень просто. Я должна вытащить нейрокристалл и карту памяти из тела и принести их Кривцову. У него есть адам, такой же, как у вас. Один из вас… просто съездит в гости. Если захочет, конечно.
Ро почувствовал, словно мурашки пробежали по его телу. Чертов мозг, кожи нет, а мурашки бегают!
Вспомнился Стас.
— Зачем ему это?
— Говорит, хочет познакомиться. Говорит, что должен быть уверен, что вы, оказавшись на свободе, не потеряете смысл жизни, который сейчас — в борьбе, и не запросите эвтаназии… как те, раньше. Он боится, что это будет означать конец не только для вас, но и для всех вообще…
Ро покачал головой. Это звучало немыслимо! Умереть, чтобы снова воскреснуть, пойти на это добровольно… Не это ли они все проделывали, и не раз? Но одно дело перезагрузиться, зная, что через полчаса придешь в себя в безопасной каморке, в окружении своих, и совсем другое — отдать свою личность чужие в руки, не зная, вернешься ли. И куда вернешься.
Жанна пожала плечами:
— А что нам остается?
Жанна встала.
— Чашку оставь, — сказал Ро.
— Зачем, я помою…
— Оставь.
Жанна послушно поставила чашку на стол.
— Пойдем к остальным?
Ро кивнул:
— Да. Только не говори им пока.
Жанну приветствовали бурно. Здесь ее любили. Она приносила кое-какие вещи: книги, одежду, инструменты — все, что просили. И новости. Новости ценились в этом отрезанном аппендиксе мира дороже всего. Каждый раз пять пар глаз смотрели на Жанну с надеждой и обреченной уверенностью — самой ожидаемой новости она им не принесет.
Но были новости поменьше и попроще, из тех, которые не способны изменить вечность, но могут ее скрасить.
Петр Евгеньевич, хоть и говорил, что перестал следить за развитием науки, считал своим долгом просматривать новые статьи. Кроме того, его живо интересовало, что делалось у него дома. Год назад он узнал, что его внучка вышла замуж, и очень переживал — за хорошего ли человека. Узнав, что Жанна шапочно знакома с женихом — то ли ее одноклассником, то ли однокашником, — настаивал, чтобы она каждый раз приносила новости о молодой семье.
— Родился малыш у них, — рассказывала Жанна старику. — Мальчуган. Как назвали, правда, не знаю еще. В следующий раз скажу.
— Но хоть здоровы они там?
— Здоровы, Петр Евгеньич, все здоровы! А вот статьи, которые вы просили…
— Спасибо, Жанночка, спасибо вам, родная…
И Профессор забрал стопку в свой угол, украдкой вытирая слезу.
Про деда, разумеется, никто не знал. Похоронили, устраивали поминки раз в год. Жанна поначалу порывалась рассказать родственникам о судьбе Профессора, но тот запретил.
— Они отплакали уже, Жанночка — так зачем прошлое ворошить?
Ванька просил учебники. Время от времени он забывал, где находится, и нырял сознанием в свои последние учебные дни. Он начинал озираться чаще, и все нервничал, что экзамен по китайскому уже на носу, а он почти не готов.
— Как китайцы? Наступают? — спрашивал он у Жанны.
— Какие китайцы?
— Все! Их все больше, лет через двадцать без китайского шагу этого… не ступишь, вот. Так что спасибо за учебник. Если захочешь, когда выучу — тебе отдам. Тебе тоже нужен будет китайский.
— Всегда пожалуйста. И спасибо за предложение.
Иван Михайлович просил водки. Жанна исправно приносила ему бутылку, и тот вливал ее в себя. Жидкость проходила через механическое тело и покидала его в неизменном виде, но Михалыч всем на удивление пьянел.
— Плацебо, — констатировал Профессор. — Он считает себя пьяным, и потому становится пьяным. Эх, все-таки жаль, что мозги у него не электронные. Принесите ему, Жанночка, в следующий раз простой воды. Уверен, эффект будет тот же.
— Воду нельзя! — встревал Ванька. — Заржавеет!
Иван Михайлович поднимал бульдожьи глаза на собравшихся и подтверждал:
— Воду — нельзя!
Петр Евгеньевич принес новую редакцию прошения. Жанна внимательно изучила ее.
— Петр Евгеньевич, по-моему, она уже готова, — сказала она наконец, возвращая бумагу автору. — Вы меняете какие-то мелочи, но в целом суть ясна и излагаете вы хорошо. Не пора ли уже идти дальше?
Профессор откашлялся и засунул бумагу за пазуху.
— Вы правы, Жанночка. Я тогда пробегусь еще разок, внесу последние правки, и доверимся судьбе.
Бунтарь подошел к Жанне, вежливо склонил голову. Ро почувствовал укол ревности.
— Жанна?
— Да. Вы, наверное, тот, о ком мне Родион рассказывал?
— Наверное.