Не думала. Побледнела, позеленела даже. Руку к горлу поднесла — тошнит?
Влетела разъяренная Тоша.
— Я же говорила — не беспокоить больную! Ей нужен покой. Хватит разговоров!
— Нет! — это Жанна. — Нет, пожалуйста… мне надо знать…
— Чуть-чуть осталось, Тоша, — примирительным тоном сказал Бладхаунд.
Тоша не сразу, но скрылась за дверью.
— Вам не надо бояться, — сказал Бладхаунд. — Я могу защитить вас. И ваших друзей тоже. Но мне понадобится помощь.
— Какая?
— Когда заменили кристалл Стаса?
— Недели… дайте вспомнить… с месяц, наверное… чуть меньше.
Как раз тогда пропал кристалл Разумовского.
— Вам известно имя того, кто появился вместо него?
— Имени… нет, он не говорил… Мы звали его Бунтарем.
— Тот, кто бежал сегодня — Бунтарь?
— Да.
— Ему кто-то помогал?
— Не знаю.
— Еще вопрос. Вы сегодня пришли к роботам. У вас был с собой нейрокристалл одного из них?
— Откуда вы… да, был.
— Я так и думал.
Бладхаунд поднялся.
— Спасибо, Жанна. Больше я не стану мешать вам отдыхать. А то Тоша меня побьет, — он растянул губы — улыбнулся. — Как только Тоша позволит, я отвезу вас домой.
Он приканчивал третью чашку кофе, когда раздался, наконец, звонок.
— Что там? — коротко спросил он.
— Вышли. Точнее, сначала один вошел, через час где-то как вы уехали, а только что вышли. Трое.
— Можешь их описать?
— Невысокие, щуплые и какие-то… одинаковые, что ли. Лиц пока не видел — темно, а они в капюшонах. У одного проблемы с левой рукой.
— Проследи за ними. Узнаешь, куда они пошли — дашь знать.
В следующий раз телефон зазвонил под утро.
Бладхаунд записал адрес и расхохотался отрывистым, похожим на собачий лай смехом.
— Бладхаунд? — собеседник явно не ждал подобной реакции.
— Все в порядке, — ответил Бладхаунд, прекращая смех. — Отличная работа. Продолжайте слежку за домом и… всеми его обитателями.
Бладхаунд активизировал терминал и открыл папку с аудиозаписями. Новая информация автоматически сортировалась по времени поступления. Бладхаунд сперва решил разобраться с самыми свежими данными.
Откинулся на спинку кресла, потянулся, хрустнув суставами и позволил себе еще несколько глухих смешков. Разумовский и Левченко. И Кривцов, который одного полагает своей домашней прислугой, а о присутствии другого за стенкой даже не догадывается.
Задание выполнено. Положение объекта установлено. За домом ведется круглосуточная слежка. Бладхаунд может закончить охоту в любой момент.
Бладхаунд проснулся рано, но чувствовал себя выспавшимся. Первым делом потянулся к терминалу и прослушал записи из квартиры Кривцова. Ничего важного там не происходило, никто не звонил, и Бладхаунд с некоторой долей неудовольствия отметил, что делать ему нечего.
За стенкой зашевелилась Жанна. Бладхаунд слышал, как Тоша осматривает ее.
Бладхаунд встал, оделся и прошел в кухню. На плите в кастрюльке булькала каша, рядом лежали поджаренные ломтики бекона. Пахло свежемолотым кофе.
Появилась Тоша, забрала у него кастрюлю и налила кашу в тарелку.
— Девочку надо кормить.
— Как она?
— Лучше. Но несколько дней ее не стоит тревожить. Я бы настоятельно рекомендовала осмотр доктора в больнице.
— Подожди, — попросил Бладхаунд. — Я проясню обстановку и решу, насколько это безопасно.
— У нее мама. Волнуется.
— Пусть позвонит и что-нибудь придумает. Я не шучу про опасность.
Тоша удалилась к Жанне. Из приоткрытой двери донесся женский голос.
Странное ощущение. Женщин в этом доме не было никогда.
Раньше, еще когда он не был ищейкой, он коллекционировал женщин. Коллекционирование было его страстью, оно же сделало его искусствоведом. Картины, скульптуры, нейрокристаллы… Потом — женщины. Он коллекционировал их взглядом и памятью, не желая обладать. Понимал, что красотой владеть нельзя. Красота существует в другом измерении, она обладает властью, и не стоит пытаться подчинить ее себе.
Он коллекционировал одних и спал с другими.
Так было до тех пор, пока он не предпочел первым нейрокристаллы, а вторым — проституток. Это случилось после после того, как Бладхаунд повзрослел и, неожиданно для себя, сам стал объектом охоты. Это было странно — Бладхаунд с детства привык не выделяться. Среднего роста и телосложения, самой обычной внешности и без особых примет — он был таким сколько себя помнил. Даже в подростковом возрасте стремление выделяться обошло его стороной. Ему нравилась его неприметность, она позволяла замечать больше других, оставаясь в стороне. Ему нравилось замечать. И не нравилось пристальное внимание к его персоне.