А ровно через две недели после пропажи злополучного макета состоялось первое и последнее сражение в этой войне. Силы кантонов и наспех собранное конгарское ополчение (мы даже не позаботились снабдить наших союзников- аборигенов современным вооружением - так они и воевали с копьями и луками) были наголову разгромлены земными войсками под командованием генерала дю Лака.
Аналитики говорят, нас сгубили (в алфавитном порядке): некомпетентность командования, низкий боевой дух, отсутствие внятной стратегии и чрезмерная самоуверенность. Не забудем ещё про банальную глупость, хоть она и не поддаётся анализу. И вот, всего за один день мы остались без армии и правительства (ура!), зато с неясными планами на будущее (увы!).
А ещё в том сражении по официальной версии погиб Гиркас - это тоже потеря, пусть и небольшая. Человек только наполовину, он был в одной из конгарских рот, предпринявших самоубийственную атаку на позиции землян. Роту накрыло огнём артиллерии, так что хоронить конгаров пришлось в общей могиле. Где кончается Конкас и начинается Дункас, разобрать было невозможно - неудивительно, что и Гиркаса сочли мёртвым, и даже почтили его память некрологом, чего он, по правде говоря, не заслуживал.
Однако Гиркас остался жив - непонятно как, непонятно зачем. И вот мы сидели с ним в кафе, а вокруг цвела весна.
В одном его некролог не врал: Гиркас был Дун Сотелейненом, и он действительно два года назад, ещё до войны с Землёй, прекратил Торакайскую Бойню. Что такое Дун Сотелейнен, никто не знает, а Торакайская Бойня - это была крупнейшая конгарская война за всю историю Тразиллана: сорок миллионов мертвецов и двадцать триллионов драхм прибыли для нас, землян.
Недурное мы провернули дельце!
С Гиркасом я встретился для того, чтобы выяснить одну вещь: как получилось, что этот глупый, бестолковый человечек остановил свою войну, а мы, разумные люди, свою остановить не сумели?
Что он сделал такого, чего мы не сделали?
- Только не говори, что в твоём некрологе всё неправда, - спросил я его, когда бутылка опустела. - Конечно, местами "Голос" перегибает палку, вот как в отрывке, который тебе так не нравится, но в целом мысль заявлена верная: как ни крути, а ты совершил настоящий подвиг. Остановить войну, которая продолжалась пятьдесят лет, это тебе не хухры- мухры. Это поступок. Подвиг, если хочешь знать моё мнение.
- Чушь! - отмахнулся Гиркас. - Чушь, чушь и ещё раз чушь! Всё, что там написано - враньё! Всё до последнего слова! В гробу я видел их похвалы! "Явил всё лучшее, что вложила в него родная земля" - это ж надо было такое придумать! Да ты только подумай, Юн: никто ведь до сих пор никто не знает, чего я принёс больше - пользы или вреда!
- Ты просто злишься, что твой некролог на последней полосе, а не на первой, - поддел я его.
- Пускай. Но не говори, что мне ты веришь меньше, чем дрянной газетёнке!
- Увы! - я развёл руками. Гиркас нахмурился и заказал у пробегающего мимо официанта четвертинку креплёной настойки.
- Рановато ты сегодня, - заметил я.
- Не твоё дело, - хмуро отозвался Гиркас. Однако его плохого настроения хватило ненадолго. Уже через минуту на его лице появилась ухмылка, которую я хорошо знал. - Так ты хочешь знать, как всё было на самом деле? Как я остановил эту дурацкую Торакайскую бойню?
- Не- а, - покачал я головой. Мне очень хотелось услышать его рассказ, но я по опыту знал, что демонстрируя интерес, не добьюсь от Гиркаса ничего, кроме пустой похвальбы. - Не надо ничего рассказывать. Давай лучше помолчим.
- Врёшь! - рассмеялся Гиркас. - Теперь уж не отделаешься. Слушай.
И он рассказал мне, как всё было на самом деле, с одним условием - чтобы я никому не проговорился. Но вы ведь меня не выдадите, правда?
Глава первая
Блудная дочь Кантона Арк
Если верить Большой Одиссеевой книге, в кантоне Новая Троя насчитывается ровно тысяча сто тридцать четыре закона. Дун Сотелейнену один из них предписывает - в несколько старомодных выражениях - "всегда держать открытыми глаза и уши, встречать каждого просителя как собственную судьбу, не отказывая в помощи и не требуя никакой платы".
Вот почему Гиркас, рассказывая мне эту историю, находился в некотором смущении: мало чести в том, чтобы прятаться от судьбы в платяном шкафу, и не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом.