Ведь это мы, мужики, умом всё воспринимаем, варианты вперёд просчитываем. Женщины чаще всего "думают сердцем". Чувства у них над разумом преобладают. И они всегда готовы пожалеть побитого и приласкать обиженного. А смоделировать ситуацию, представить, как бы оно было в противном случае - это им сложно. Вот и получается, что я - монстр, а мальчики с переломанными руками - мои безвинные жертвы. Ну и чёрт с ними со всеми. Пусть живут, как им нравится. Я от всей этой мути теперь надолго избавился. Скорее всего, навсегда.
Но забыть эпизод не получалось. Стоило мне только закрыть глаза, снова вокруг на земле лежали тела, опять на меня с ужасом и отвращением смотрела девушка, которой я хотел помочь...
А в сущности, так ли уж она неправа. Чем эти сегодняшние экстремисты принципиально отличаются от меня в их годы? Только тем, что идеологическая система, которой я служил в те времена, была принята на государственном уровне. А больше никаких существенных отличий. Там была доктрина Ленина и Троцкого, здесь учение Муссолини и Гитлера. В обоих случаях общество искусственно разделяется на большие группы людей по формальному признаку. И провозглашается неотъемлемое право одной (передовой) части общества уничтожить другую (отсталую) во имя прогресса и процветания всех остальных. А как называют безвинно убиваемых - паразитическим классом или паразитической нацией, не всё ли равно.
Обидно только, что, выйдя из одного исторического тупика, мы с поистине ослиным упрямством сразу же пытаемся влезть в другой.
Мы? Я усмехнулся. Нет, подумал я, ты уже не принадлежишь этому миру. Это не твой тупик. Тебя ждёт совсем другая жизнь. Ты спрыгнул с тонущего судна и его дальнейшая судьба от твоих действий уже не зависит. И то сказать, какая участь ждала меня здесь? В стране наступил период первоначального накопления капитала. Все озверели. В этой ситуации нужно или умирать или убивать. Роль жертвы меня не вдохновляет. Роль убийцы - не подходит.
Остаётся только уйти. Что я и делаю...
Эпилог
Баба Маня торопливо шла по тратуару в сторону высотных домов. Сегодня утром она уже побывала на одной из двух своих работ и теперь спешила на вторую. Если бы не вчерашняя вечеринка у менеджеров отдела продаж, не пришлось бы четырежды выскакивать с полными пакетами к мусорке, выгребать из-под столов разбросанные банки и бутылки, остатки упаковок от пиццы; замывать пятна вина и сока на полу и столах.
Внеплановая "чистка авгиевых конюшен" задержала её почти на полчаса, и теперь она с трудом успевала убрать следующую контору к приходу основного персонала. А когда-то давно бабу Маню звали Марией Павловной. И была она... Ну, да что об этом вспоминать?
Сколько лет уж прошло? Привыкла. Притерпелась. Не век же о прошлом страдать? Да и получше стало, вроде, в последнее время. Вон, и дороги ремонтировать начали. Сколько лет на Красноармейской только ямы да колдобины были, а на прошлой неделе уложили свежий асфальт. Любо-дорого посмотреть! Правда, про дренаж забыли на радостях. Теперь пешеходам приходится к самым стенам домов жаться, чтобы грязью из лужи не окатило. Но что делать, прогресс требует жертв.
И одна из жертв этих как раз навстречу прётся. Приезжий, судя по всему! С вокзала идёт. Молодой парень, лет двадцати пяти. Невысокий, хотя и не маленький. Широкоплечий и стройный, такие девкам нравятся. И одет с иголочки. Куртка приталенная по последней моде. Костюм заграничный, рубашка, галстук. На плече - сумка с ноутбуком. Мордашка сияющая, как будто на свидание торопится. Вот же идиот малахольный! Как раз с лужей поравнялся, а вот и машина...
Баба Маня замахала рукой, показывая, что нужно бежать от дороги к стене дома, но парень сигнала не понял. Он остановился и повернул голову к луже. Струя жидкой грязи ударила прямо в лицо. Баба Маня зажмурилась. Ей не хотелось смотреть, во что превратился элегантный приезжий. И почему-то стало стыдно за родной город.
А молодой человек действительно прибыл в Самару с утренним поездом. Город поразил его с первых минут новым зданием вокзала и широкими ровными улицами.
- Как же всё здесь изменилось за пятнадцать лет? - говорил он себе, - Без таблички на перроне ни за что бы не поверил, что до места довезли. Как всё блестит и сверкает! Будто не на Средней Волге, в сказке оказался. Симпатичной такой... о светлом будущем...
Вот тут он утратил бдительность. За что сразу же и поплатился.
Вытащив из заднего кармана брюк большой носовой платок, отставной легионер Шершень вытер лицо и увидел перед собой ту самую бабульку в старом пальто с потёртым каракулевым воротником и шерстяном сером платочке, которая пыталась предупредить его об опасности.