- Где это место и почему же он туда так спешил? - удивилась девушка.
- Это место почитается всем Ваджаром, всей Трамой! Многие дерзающие ищут его, чтобы прильнуть к источнику неиссякаемой мудрости, познать изначальность. Но не всем посвящённым открывает оно свои чертоги. Очень мало было таких. Предания гласят, что там - лоно жизни. Не спрашивай меня более о том - я всего лишь воин, не жрец. Моё дело - бой, и место моё - здесь.
- Но как вы встретились с Димитри, и откуда ты знаешь обо мне?
- Я выполняю приказы своего воеводы-гаркана. И направили меня с приказом убить иноземца Цза. А потом он спас мне жизнь, - Мак-Мин приложил руку к груди, - и хозяин нитей моей судьбы отныне он. Теперь я вижу, что нашим гарканам свойственно ошибаться.
- О да, - сокрушённо ответила Лира, обхватив прут решётки обеими руками, - и я вижу, что свойственно. Заточать в клетки и вести на заклание... И всё это ваши жрецы? Ваши мудрецы из пещер?
- О, воительница, я не в праве осуждать великих жрецов. Но сделаю всё, чтобы вызволить тебя из клетки, если на то есть воля Димитри...
- Уж не сомневайся! - ответила Лира.
- Тогда жди и будь спокойна. Мак-Мин - моё имя. Можешь запомнить его, дева-воительница, ибо оно несёт тебе свободу.
И, в последний раз восторженно взглянув на Лиру, воин ступил шаг назад и затерялся в водовороте человеческих тел.
Глава XVIII
Войско постепенно выстраивалось в шеренги. Хаотичная масса, с высоты птичьего полёта более напоминающая растормошённый муравейник, приобретала формы построения. В том была заслуга явившихся с Ру-Гьял военных министров. Эти воеводы прошли уйму сражений, исполосовав всё тело почётными "орденами", приобретя закалку прочнее всякой стали. Они гарцевали на своих рогатых скакунах, щёлкая кнутами и длинными плетьми, разгоняя солдат по шеренгам, как стада овец загоняют в отары.
И подобная спешка оказалась ненапрасной!
- Запад! - закричал вдруг кто-то.
- Запад! С Запада! Туда, туда! Смотрите!
- Чернеет!
Крики пошли по цепочке следом за поворотом голов к западным отрогам гор. Там и впрямь снежная крыша перевала постепенно темнела, и то была не тень облаков - над перевалом небо было ясно. Чёрный массив искрил серебристой пылью, отражая солнечный свет. Так блестят клинки, издалека выдавая приближение неприятельского войска. Если бы то было войском союзников, оно всё бы оказалось объято этим блеском, но хорон-за не носили металлических доспехов. Их латы мастерились из кости и прочнейших минералов. Они имели вид и свойства хитиновых панцирей насекомых, да и сами солдаты... кто знает, что за существа прятались за подобным панцирем.
Долина Красного Тумана погрузилась в молчание, обратившись в зрение. Сотни тысяч глаз с жадным трепетом наблюдали, как покрываются склоны далёких гор тёмными пятнами сотен тысяч других. Воины Ваджара кипели, жаждали схватки, и появление неприятеля подействовало на них, как появление лани в зарослях действует на тигра, притаившегося поблизости. Он не движется, но наблюдает. Чувствует всеми жилами, всеми накалёнными нервными окончаниями, что скоро совершится решающий бросок. Но первые секунды он как бы загипнотизирован зрелищем добычи, он погружается в неподвижный и немой экстаз созерцания. Руки крепче - до скрипа - сжимали древки, луки как будто бы становились в разы тяжелее, сдавливая плечи, шеи вытягивались, пламенели глаза.
Но волна этого экстаза созерцания довольно скоро прошла. Время шло, а склоны гор всё чернели и чернели, лавина спускалась всё ниже, затягивая белые просторы. Словно по ту сторону перевала скопилось море, и теперь начало переливаться через борта гор. Уже стало ясно, что численностью армия хорон-за превышала войско Ваджара. Склоны западных гор поменяли свой цвет. И солдаты императора начали переглядываться. Их лица были преисполнены задорной смелости, они подмигивали и презрительно кривили рты, подзадоривая друг друга. Но это были уже маски куража и бравады. Нет, сердца их не содрогнулись, но в них проникал холодный голос разума, вещавший неприятные вести. И сердце пыталось гнать кровь по жилам с большей силой, забивая шумом горячего потока этот ледяной голос.
Ру-Гьял так же всматривался в западные склоны со своего наблюдательного пункта на холме. По его лицу невозможно было определить ни единой эмоции. Теперь его испещрило ещё больше морщин от напряжённого долгого вглядывания. Иногда затянутая по-боевому обычаю в косу борода его ходила в стороны, передавая движения челюсти и желваки надувались у монгольских скул. Но всё это был жест мыслящего стратега, который даже не пытался глушить холодный голос рассудка шумом сердца. Он тихо внимал этому ясному голосу.