Даже когда Олан вернулся в хижину и вновь перед глазами была духовая Машина, тоскливый привкус непонимания не покидал его. В Голове проносились обрывочные видения — свадебный Ритуал, пара гнурий в лесу, Юола… Олан вышел на улицу и лишь по дороге сообразил, что идет к Гномину.
Самка тхеопама как раз несла яйца. Гномин, польщенный визитом Олана, отложил было совок для яиц и молча ждал, что скажет гость, как предписывала пристойность в общении со старшими. Олан жестом попросил его продолжать работу. Он колебался, как задать свой вопрос.
— У твоей жены будет ребенок, — начал он наконец. Гномин радостно кивнул.
— А ты хорошо помнишь день свадьбы?
— Конечно, мы шли и останавливались у домов, а Поридам тру…
— Нет, потом, в Храме?
Только уважение к мудрости Олана побудило Гномина на дальнейший рассказ: все, связанное с Храмом, не обсуждалось.
— Учитель велел нам снять покрывала… и было очень светло, — зашептал он. — А Учитель велел смотреть ему в глаза и говорил что-то… А потом я перестал видеть… Ну а после оказалось, что уже вечер, и мы пришли домой… Я был очень голодный и усталый.
Больше он не помнил ничего. Олан вежливо поблагодарил.
Он сидел перед духовой Машиной, и постепенно ее образ вытеснял неразрешимые «почему». Руки вертели принесенный стержень, прикладывали так и эдак и, найдя верное положение, начали аккуратно сцеплять его с отдельно торчавшими до того рычагами. Вторая деталь оказалась чуть великовата, и пришлось немало повозиться, пока все уладилось. И наконец настал момент, когда, откинувшись назад и осмотрев получившееся, Олан почувствовал, что опыт, который он задумал, теперь удастся.
Он подвинул Машину ближе к очагу, так, чтобы часть ее, похожая на пустой плод Тхе, зависла над огнем. Не в силах сидеть спокойно, пока вода нагреется, он нервно почесывал колени.
Машина была неподвижна. От ожидания у Олана зачесалось все тело. Он же видел, как она должна работать!
И вдруг стронулось: Машина заворочала рычагами, как ворочает лапами подкрадывающийся крокодил. Потом раздался щелчок, вырвался со свистом клуб пара — рычаги двинулись в противоположную сторону — уже быстрее. Еще один клуб пара. Машина лязгнула и, набирая скорость, замотала отсвечивающими в бликах пламени лапами. Восторг наполнил ум и тело Олана. Он приплясывал на месте, и только когда Машина чересчур загрохотала, оттащил ее от очага, боясь привлечь раньше времени внимание соседей.
Олан был уверен в Машине. И все же случившееся потрясло его. Он смотрел на Машину по-новому. Она отличалась от всего, что было привычным. Трава, тхеопамы, рыбы — все это существовало помимо Олана. А Машина не существовала, ее сделал Олан. Конечно, он, как и все, вытесывал рубила и топоры, мог построить хижину и сшить одежду. Но Олан чувствовал резкую разницу между всем этим и Машиной.
Он вспомнил, что с утра ничего не ел, и закатил поближе к огню пару яиц. Родилась четкая мысль: Машина отличалась от всего остального мира так же, как отличалось находящееся на Поляне, которое, значит, тоже могло некогда быть Машиной, созданной кем-то.
Надо спросить Учителя. Сейчас, во время обеда, Азим скорее всего в Храме.
Азим вышел на ступени, приготовился слушать. И тут со всех ног прибежал Поридам.
— Там мертвый человек… весь… весь… лежит!
Учитель помрачнел.
— Кто?
— Это не наш человек… весь… весь в шерсти!
Азим вскинул руки к вискам.
— Веди! Олан, ты со мной.
За каменистыми Пригорками Поридам свернул к Болоту и повел их по тропинке, которой ходили жители на ловлю крокодилов. Но сезон был еще далеко, и тропинка заросла травой.
Миновав два крокодильих брода, Поридам остановился. Впереди среди зелени выделялось невиданных цветов пятно. Азим быстрым шагом направился к нему. Под яркими полосами Олан уловил очертания человеческой фигуры. Человек лежал на животе. Вся кожа, кроме головы и пальцев, была покрыта густой шерстью, словно у луговой змеи ум. От этого зрелища Олан перестал чувствовать свое тело, остались только мокрые ладони и глаза.
Азим снял с запястья мертвеца маленький блестящий предмет и приказал Олану приблизиться. Тот увидел в лице Учителя глубокое страдание.
— Бери! — указал Азим на ноги.
Поборов ужас, Олан ухватился за лодыжки. Азим поднял труп спереди. Они стали спускаться, пока не достигли края трясины — Олан не решался думать о том, что собирается делать Азим.
— Бросаем! — сказал Азим глухо.
Они размахнулись, и подернутая мхом топь приняла тело. Какое-то мгновение оно лежало плашмя, а потом ноги провалились вниз, и труп начал подниматься, будто пытаясь встать. Тело быстро тонуло, и в последний момент Олану почудилось, что мертвец напоминает кого-то.
Трясина сомкнулась, Олан перевел глаза на Азима и понял:
тот же длинный подбородок и странно высокий лоб!
Азим резко отвернулся и тронулся вверх к окаменевшему серому Поридаму.
— Поридам! Олан!
У Азима стало неподвижное и все время меняющееся, как во время Ритуала, лицо.
— Здесь не было никакого мертвого человека! Поридам?
— Но… он тут лежал…
— Здесь никого нет!
— Нет… — эхом отозвался Поридам.
— Ты видел что-нибудь, Олан?
— Нет, — сказал Олан. — Я не видел.
Наблюдать за работой электронного графопостроителя было довольно скучно. «Счет варианта 567» — появлялась на экране терминала очередная реплика Большого компьютера Центра. «Процессорное время…» — и начиналось перемигивание таймера. «Закончен вариант 567» — раздавалось попискивание — это лазерный карандаш рисовал на изопластине полученный результат. Затем графопостроитель скидывал пластину, ставил чистую, и начиналось снова: «Счет варианта 568…»
Реф прошелся по кабинету. Теперь, когда программе работала, он чувствовал свою придаточность к Большому, Почти ненужность. Он набрал на видеофоне номер жены.
— Привет! Как у тебя?
Она чуть повернула окуляр к схеме энергетики Городе, переливавшейся светящимися точками.
— Обычная нервотрепка: каждую минуту ждешь, что все начнет разваливаться.
— Йона не звонила?
— А почему она должна звонить?
Линза мигнула — на ней проступило лицо шефа.
— З-з… — он помолчал, собираясь с силами. — С-с-сколько?
— Пятьсот семидесятый идет, — ответил Реф.
— Л-ладно. Н-н-неси… с-сюда.
В кабинете шефа, кроме него самого, глубоко и неподвижно сидевшего в кресле, Реф застал человек десять, из которых только двое были знакомы ему. Но и этого хватило, чтобы почувствовать уважительное недоумение. Одним был директор энергетической комиссии Гритс, вторым — Имеэл, генеральный конструктор сектора космических исследований,
Реф невольно притормозил на пороге. Шеф сделал приглашающий жест и предложил продемонстрировать изопластины. Все окружили стол. Реф вынимал из кассеты пластины, рядами раскладывал по блестящей металлической поверхности, пока не занял ее всю.
— Точность, насколько можно судить, очень большая, — заметил кто-то незнакомый.
— Да, у нас результат был хуже, — сказал Имеэл. — Но принципиальной разницы нет. Нет принципиальной разницы,
Реф убедился, что большинство изучает графики очень пристально — очевидно, в них содержалось нечто весьма для них важное.
— В-все т-т-то же, — выдавил шеф.
Присутствующие расселись по креслам, а Реф, не зная, что делать, стоял.
— Мы обязаны поздравить нашего коллегу, — сказал Имеэл. — И поблагодарить за блестящие результаты…
— С-с-спасибо, Реф. Иди, — распорядился шеф.
«Закончен вариант 596» — стояло на экране, когда Реф вернулся к себе. И сразу запищал графопостроитель.
Реф автоматически бросил взгляд на табло. До обеденного перерыва сорок восемь секунд. Есть время подумать. Кто были те люди, которые чувствовали себя равными с Гритсом и Имеэлом и с таким волнением изучали графики, полученные его программой? Реф смаковал гордость за свою работу, но ему хотелось бы знать, в чем, собственно, ее важность?…
В меню оказалось опять всего одно блюдо — Тхем, и, разбивая твердую оболочку, Реф первый раз в жизни подумал, что помнит Тхем с раннего детства именно таким. Менялись моды на цвета и густоту биомха; появлялись и исчезали персонажи ночных видений; совершенствовалась конструкция капсул. А Тхем всегда оставался тем же: круглый, белый с разноцветными прожилками. Будто трудно изменить хоть упаковку!