После разговора с Димой я вернулся к нашему стенду. Остаток дня прошел в общении с посетителями, в ответах на вопросы о Фантоме и его работах, в поддержании легенды, которая с каждым днем становилась все сложнее и многослойнее.
Вечером, как и обещал Глеб, мы отправились в Nobu – один из самых дорогих и престижных ресторанов Майами-Бич. За столом собралась разношерстная компания – несколько коллекционеров, купивших работы Фантома, пара галеристов, интересовавшихся возможностью представлять его в своих странах, критик из влиятельного арт-издания и, к моему удивлению, Рэйчел Нортон из MOCA Miami.
Ужин начался с обычных светских разговоров – обсуждения других проектов на Art Basel, новостей арт-рынка, последних аукционных рекордов. Но постепенно, по мере того как лилось вино и подавались все новые блюда, разговор неизбежно вернулся к Фантому.
– Марк, скажите, – обратился ко мне седовласый мужчина, представившийся как Ричард Хольт, коллекционер из Лондона, – как вам удалось обнаружить такой удивительный талант? Фантом словно появился из ниоткуда, и вдруг его работы на Art Basel, музейные приобретения… Это феноменально быстрый взлет.
Я улыбнулся и начал рассказывать уже отработанную историю о случайной встрече на закрытой вечеринке после арт-ярмарки, о постепенном завоевании доверия художника, о его принципиальной позиции относительно анонимности. История, которую я повторял так часто, что почти верил в нее сам.
– Но согласитесь, есть что-то подозрительное в этой анонимности, – включилась в разговор стильная женщина с короткой стрижкой, представившаяся как Мелани Рид, галеристка из Нью-Йорка. – В эпоху социальных сетей и тотальной прозрачности художник, который полностью скрывает свою личность, вызывает вопросы. Может быть, это просто маркетинговый ход?
Я почувствовал, как напрягся Глеб, сидевший рядом со мной. Это был опасный поворот разговора.
– Я понимаю ваш скептицизм, – спокойно ответил я. – Но анонимность Фантома – это не маркетинговый трюк, а философская позиция. Он считает, что в современном мире, одержимом культом личности, искусство должно говорить само за себя, без отягощения биографическим контекстом создателя.
– Это звучит благородно, – заметила Рэйчел Нортон, – но на практике его анонимность создает дополнительный ажиотаж, дополнительный интерес к его личности. Парадокс, не находите?
– Несомненно, – я улыбнулся, признавая очевидное. – Но этот парадокс сам по себе является частью его художественного высказывания. Фантом осознает это противоречие и включает его в свою концепцию. Его работы часто исследуют тему иллюзорности и фрагментации идентичности в цифровую эпоху.
Рэйчел кивнула, явно удовлетворенная ответом:
– Это интересная перспектива. И она действительно резонирует с его визуальным языком, с его техническими решениями. Эволюционирующие работы, которые никогда не остаются неизменными, – прекрасная метафора нестабильности современной идентичности.
Разговор перешел к техническим аспектам работ Фантома, и я почувствовал некоторое облегчение. Обсуждать технологии было безопаснее, чем личность художника.
Ужин продолжался, и с каждым новым бокалом вина атмосфера становилась все более непринужденной. Люди делились своими впечатлениями от Art Basel, обсуждали тренды арт-рынка, строили прогнозы на будущее цифрового искусства. Я участвовал в беседе, стараясь не терять бдительности и не говорить ничего, что могло бы противоречить созданной нами легенде.
К концу вечера, когда большинство гостей уже разошлись, за столом остались только я, Глеб, Ричард Хольт и Мелани Рид. Разговор стал более интимным, а вопросы – более прямыми.
– Марк, – Ричард наклонился ко мне, понизив голос, – скажите честно, вы когда-нибудь видели лицо Фантома? Знаете, кто он на самом деле?
Я почувствовал, как напрягся Глеб. Это был опасный момент. Солгать напрямую значило рисковать быть разоблаченным позже. Но признаться, что я никогда не видел лица Фантома, означало подорвать доверие к моим словам и к самому существованию художника.
– Ричард, – я улыбнулся, стараясь выглядеть слегка загадочно, – я уважаю желание Фантома сохранять анонимность. Это часть его художественной практики, часть его философии. И я бы предал его доверие, если бы начал обсуждать детали нашего общения.
Ричард понимающе кивнул:
– Конечно, конечно. Я просто любопытствую. В мире искусства так мало настоящих тайн.
– И это делает Фантома еще более ценным, – добавила Мелани. – В эпоху, когда каждый художник выставляет свою жизнь напоказ в Instagram, тот, кто сохраняет загадку, становится особенно привлекательным.