Вот невезенье: квартира ветеринара на замке, дверь вдовы тоже. Что делать?.. А, была не была!..
Я быстро прошел терраску и открыл дверь к себе в кухню. Она была пуста. Стояла такая тишина, словно в доме вовсе никого не было. Я повернулся вправо и решительно вошел в зальце.
Не знаю, откуда взялось у меня самообладание, как хватило сил не вскрикнуть, не броситься к жене и даже не подать виду, что я — это я.
На столе лежал мертвый сын…
Жена, убитая горем, сидела у окна, а в смежной комнате какая-то расфранченная, разодетая женщина, развалясь в кресле, нежно гладила свернувшуюся у нее на коленях болонку.
А мой сын умер…
Все во мне окаменело, налилось какой-то неподвижной тяжестью. Жена взглянула на меня — и узнала. Глаза ее расширились, но она не произнесла ни звука.
Через открытую дверь я заметил на стене соседней комнаты кобуру с пистолетом, шашку. Молнией мысль: «У нас поселился белый офицер! И вышел он ненадолго, коль оставил оружие».
Видимо, годы подполья приучили выпутываться из всяких положений чуть ли не автоматически. Это меня и спасло.
— Монтер, — выдавил я из себя. — У вас тут, сказали мне, с освещением не ладится.
Жена порывисто вздохнула.
С усилием передвигая негнущиеся ноги, я встал на табурет, дотянулся до патрона с лампочкой.
— Старый провод, вот и замыкает. — Я оборвал провод. — Принесем новый.
Не сказав ни слова жене, я вышел из дому.
ПОСЛЕДНИЙ АРЕСТ
На улице меня охватило какое-то оцепенение. Я шагал, не соображая куда, не зная, где нахожусь. Только быстро вывернувшийся на перекресток чешский конный патруль вывел меня из этого состояния.
Софья Феофановна нашла мне конспиративную квартиру.
— Там будет во всех отношениях удобно — сын хозяев учится у нас в коммерческом училище. Легко поддерживать через него связь. И паренек и родители хорошие люди.
До чего же горько: здесь, в городе, мой дом, там в одиноком отчаянии плачет над трупиком сына жена, а я не только не могу чем-нибудь помочь, но даже утешить ее…
Попова сообщила, что где-то здесь, в Черемхове, скрываются Трифонов и бывший секретарь профсоюза левый эсер Стрельченко, честно сотрудничавший с нами. Они появятся, как только пройдет самое опасное время — горячка первых дней белочешской власти.
Через несколько дней мы трое встретились на одной из явочных квартир и обсудили, как развертывать работу на шахтах. Решили сначала воссоздать группы профсоюза и выяснить, можно ли его легализовать. Распределили между собой копи. Мне достались Гришево и Касьяновка. С паспортом на имя крестьянина Черемховской волости Чертова я отправился на шахты.
Мы хотели, чтобы рабочие организованно предъявили новым властям свои требования. Причин для недовольства рабочих было уже более чем достаточно. После падения советской власти шахтерам резко снизили заработную плату, их очень плохо снабжали продовольствием, да и то по высоким ценам, отменили даровую выдачу угля для отопления домов, закрыли бесплатные бани для шахтеров. Даже отсталые рабочие, шедшие за меньшевиками и эсерами, на собственной шкуре убеждались в прелестях белоэсеровского рая — ведь именно эсеро-меньшевистско-кадетские правительства, расплодившиеся в то время в Сибири, расчищали дорогу интервентам и открытой военной диктатуре адмирала Колчака.
Власти разрешили легализовать профессиональные союзы — еще продолжалась игра в «демократию». Но они имели на профессиональные союзы свои виды: при помощи союзов они хотели овладеть рабочим движением, подчинить его. Кроме того, они рассчитывали выявить подпольщиков.
Получив разрешение от представителей новой власти в Черемхове — бывшего политкаторжанина учителя Волохова, надевшего мундир белого офицера, военного коменданта полковника Богатнау и чешского командира, мы провели выборы делегатов на общебассейновый съезд профсоюза.
И тут-то «демократические» власти показали свои зубы. Многие делегаты, в том числе и я, были арестованы и привезены в контору Касьяновских копей. На допросе русские и чешские офицеры особенно интересовались отношением к «бывшей» советской власти. Потом отпустили всех, кроме меня — привлекло внимание новое лицо на шахтах, да еще крестьянин.
— Как попал в копи? — спросил маленький щупленький офицерик с огромным маузером, болтавшимся у самой земли. — Почему бросил хозяйство?
— Дык ведь, господин офицер, большаки хозяйство мое вконец разорили: кулак, говорят. Хошь не хошь, а жрать надо. Вот и пришел сюда, на шахты. Чай, не сахар здеся-то, от добра добра-то не ищут…