Наконец-то! Наконец-то все мытарства позади! Я не сдержался и сжал товарища в объятиях. Парень я был не из слабых, и не будь он тоже крепким хлопцем, наверное, был бы основательно помят.
— Ну-ну, поосторожнее! А то останетесь без преподавателя. — Он крепко пожал мне руку. — Николай Козлов, — назвал он себя.
Кажется, уже после революции я узнал подлинное имя руководителя и инструктора Львовской партийной школы бомбистов — Николай Павлович Бородонос. В 1906 году в Киеве он возглавлял мастерскую бомб на Жилянской улице, в том самом доме, где я жил на конспиративной квартире. Потом Николай Козлов перевез эту бомбовую мастерскую в Ростов-на-Дону. Жандармам удалось напасть на след лаборатории, замаскированной под «Техническую контору», и они попытались арестовать Козлова и его товарища Усенко. Однако боевики метнули в жандармов две бомбы и скрылись.
И вот теперь этот спокойный, изящный, с иголочки одетый человек, похожий скорее на светского франта, чем на боевика, обладавший невозмутимо хладнокровной отвагой, заведовал Львовской школой.
Мы как-то сразу понравились друг другу, и эта взаимная симпатия сохранилась до конца нашего совместного пребывания во Львове.
Из курсантов я приехал первым.
— Что ж, будем ждать остальных. Надо набрать человек десять-пятнадцать, — сказал Николай. — Ну, а как добирались?
Я махнул рукой и поведал ему, с какими приключениями переходил границу.
— Это уж киевляне виноваты. Разве так доставляют людей! — возмутился Козлов. — Сегодня же отправлю письмо в Южное бюро…
И он растолковал мне, как в идеале полагается перебрасывать подпольщиков за кордон.
— Прежде всего на каждом этапе должен находиться специальный агент. Он обязан лично доставить вас до следующего этапа. Вы никого не знаете, кроме этого агента. Переговоры с контрабандистами, расчеты с ними — это его дело. А границу разве так переходят?! Проводник должен взять у постового в залог затвор от винтовки и отдать вам, а после благополучного перехода возвратить солдату только вместе с условленной мздой. Такая система дает полную гарантию безопасности. А как вы перебирались, это, знаете… Еще хорошо, что все обошлось.
Николай тут же, при мне, написал в Киев, и следующие курсанты ехали уже «по правилам».
Гостиница, куда Козлов устроил меня на житье, была небольшой и очень уютной. Меня проводили на второй этаж и показали номер. Он мне очень понравился. Никогда еще не доводилось мне жить в такой просторной, чистой и светлой комнате.
Хозяин, высокий, изысканно вежливый рыжеусый поляк с блестящим, словно только что отлакированным пробором, самолично познакомил меня с порядками, показал все места, которые могли мне понадобиться. Потом, вынув записную книжечку и тоненький карандашик, притороченный к ней золотою цепочкой, он справился:
— В котором часу пан изволит ложиться спать?
— Это зачем же вам? — несколько подозрительно спросил я. — А может, я всю ночь буду с девками гулять?
— Как пану угодно, — с готовностью согласился хозяин. — Но ведь не можно же, чтобы пану было холодно в постели…
Хозяин вовсе не намеревался вторгаться в мою личную жизнь. Мягкий львовский климат позволял не отапливать помещение и вместо этого в гостинице согревали постели специальным лотком с горячими угольями. Горничная засовывала лоток под одеяло перед тем как жилец ложился спать.
Я родился и рос в бедной семье. Спали мы с братишками вповалку прямо на полу. Не было даже никакого тюфяка, а о существовании простынь мы и не знали. Подстилкой нам служило тряпье из старой, изношенной одежды. Вместо подушки в головах лежал холщовый мешок, набитый не перьями или пухом, а охлопьем — негодными остатками льняной пряжи. Укрывались мы самотканой дерюгой, одной на всех. Работа и жизнь в подполье тоже не баловали меня комфортом. А тут вдруг чудесная комната, мягкая перина, белоснежные, хрустящие простыни, и, как венец всего, эта самая медная грелка!..
Это меня просто-таки огорошило.
Но привыкать к новому и незнакомому было мне не впервой. После того как я стал членом нелегальной партии и боевиком, старшим товарищам немало пришлось повозиться со мной, прежде чем пустить по свету как подпольщика-профессионала. Надо было меня, полудеревенского парня, никогда не надевавшего ничего, кроме картуза, косоворотки, портов и грубых сапог, приучить к воротничку, манишке, манжетам, запонкам, котелку, брюкам дудочкой, штиблетам, а главное — к галстуку. Ох, много мне пришлось попотеть — вся эта амуниция на мне не держалась, твердый крахмальный воротничок сидел, как на корове хомут, манишка сбивалась набок, узкие ботинки натирали мозоли, а уж галстук… Сколько раз старики трепали меня за галстук, как за удавку: «Ну, на что это, брат, похоже?!» И все-таки вышколили.