Так протекло несколько месяцев. Я уже начал подумывать о возвращении на Урал.
Но однажды все рухнуло…
Как-то раз ребята утром ушли на работу, а у меня выдался свободный день, и я остался хозяйничать. Переделал все дела, вышел в сад, уселся на ступеньки парадного крыльца и принялся учить какую-то роль для очередного спектакля. Через некоторое время, выглянув на улицу, заметил скопление полицейских. Вначале я не обратил на это особого внимания — в наших местах нередко разыскивали или ловили какого-нибудь уголовника. Однако полицейские заполнили и соседние дворы и огороды. Создавалось впечатление, что все они «нацелены» на наш дом. А вот и знакомый урядник подошел к калитке. Не открывая ее, он поздоровался со мною.
— Не здесь ли живет Антипин?
«Что, — думаю, — за чудеса: он же знает меня в лицо и по фамилии.
— Это я. — Встал, захлопнул тетрадь и хотел было подойти, чтобы узнать, в чем дело, но к уряднику подбежал исправник; оба наставили на меня наганы, а урядник крикнул:
— Не вставайте, иначе стреляю!
Я подчинился. «Видно, влопался! — подумал я. — Как глупо! И стрелять бесполезно: погубишь и себя и товарищей». Смотрю у обоих моих «собеседников» страшно удивленные физиономии: столько раз, мол, видели этого парня — и на тебе!..
Наконец исправник спросил:
— Оружие есть?
— Есть.
— А где оно?
— В кармане.
Тишина, побледневшие лица. У исправника трясутся руки.
Хоть минута была не такая уж веселая, мною вдруг овладел смех.
— Да вы не бойтесь, я стрелять не стану.
У обоих представителей власти одновременно вырвался вздох облегчения, но все же они продолжали смотреть на меня с опаской.
— Положи револьвер на крыльцо, а сам отойди в сторону, — в тоне исправника звучал оттенок просьбы.
Положил и отошел.
— А… еще есть? — спросил исправник.
— Есть.
Снова явное замешательство.
— Где?
— Дома под подушкой. — Второй револьвер принадлежал Володе, но я не хотел впутывать товарищей.
— А при тебе… больше ничего нет?
— Да нет же, ничего больше нет.
— Тогда выходи сюда.
Я вышел за ограду. Меня сразу плотным кольцом окружили полицейские с револьверами наготове. Одному из них исправник приказал меня обыскать.
Происшествие собрало много народу. Но разговаривать со мною никому не разрешили и поскорее увели в каталажку — комнату без окна, с зарешеченным волчком в двери.
Неотвязно беспокоила мысль: «Что случилось? Неужели меня разыскали с Урала? Или донос?»
Тем временем возле волости нарастал шум, потом молодые голоса запели песню, другую, третью. В волчок мне видно, что стол в дежурке завален цветами и пакетами с провизией. Дежурный полицейский тихонько сказал через дверь:
— Слышь, заливаются? Это к тебе парни с девками пришли. Вон и жратвы натащили на десятерых, цветов, ровно жениху. Да только не велено к тебе никого пускать. И передача не разрешена.
Поздно вечером, когда песни смолкли и мои гости, которых я так и не увидел, разошлись, меня повели в кабинет волостного старшины. Там уже сидели исправник и местный пристав. Начался допрос.
— Ну как же мы в тебе так ошиблись?! — с досадой покачал головой исправник. — Неужели все, что о тебе пишут, правда?!
— Откуда я знаю, что вам про меня написали?
— Послушай, Антипин, или как там тебя на самом деле, давай говорить по-хорошему. Тогда, ей-богу, все получится как следует, — доброжелательно предложил исправник. Видно, он был доволен, что легко схватил столь «страшного» преступника. — А ежели станешь путать, сам понимаешь, чем все кончится…
Я решил, что путать и врать действительно не к чему.
— Прочтите, что вам сообщали, я скажу, что правда.
Пристав по бумажке стал излагать мою «биографию». Чего там только не было, какой-то слоеный пирог: слой правды, слой вымысла. В конце письма предупреждение: брать Мызгина только днем — он всегда вооружен и станет отстреливаться.
Я пожал плечами:
— Много там лишнего понаписано. Да, я Мызгин Иван, судился за бомбы и за литературу, однажды при аресте бежал. Отбыл каторгу, из ссылки с Лены бежал не куда-нибудь, а к вам. Тут жил у всех на виду, работал, пел, в спектаклях играл. Вот и все. А если б все написанное было правдой, меня, наверное, давным-давно повесили. Почему из ссылки бежал? Вы сами знаете, как там трудно жить, а я молодой, хочу работать, хочу веселиться. И ведь убежал-то я из Сибири в Сибирь. Ничего дурного я тут не сделал, вы свидетели. Будь я такой законченный преступник, как обо мне пишут, разве я отдал бы браунинг?