Когда, мокрый до нитки, Финбарр наконец-то вышел на пристань, дома все стояли настежь, повсюду горели наддверные фонари, люди высыпали на улицу и сбились в группки. Никогда еще по корявым улочкам Квинстауна в столь поздний час не мчалось столько лошадей, волоча кэбы, коляски, скрипучие колымаги. Новость о том, что «Лузитанию» протаранила торпеда, разнеслась, как по дорожке из пороха. К месту крушения немедленно выслали крейсер «Юнона», буксирные суда «Стормкок» и «Вэрриор», были задействованы все траулеры, стоявшие в порту на причале. Горечь отступила перед возбуждением. Весь Квинстаун слился в едином порыве, все рвались в бой. Реквизировали все комнаты в гостиницах, крытый рынок, давно уж не действующий, превратили в мертвецкую. Все кричали, командовали, распоряжались. С чувством поддерживали за плечи немногих выживших, мгновенно сделавшихся героями. Растирали их сухими полотенцами. Поили грогом с горячим вином. Расспрашивали. Молчали. Рассказывали все заново. Кляли Германию и торпедные подлодки.
Финбарр вошел в первый же паб и стал проталкиваться между чужими спинами. Теснота была страшная, посетители крепко пахли взопревшим исподним и во весь голос толковали о числе жертв и репатриации выживших. Среди них выделялся один молоденький, в узком полосатом пиджаке, на поясе у него сверкала пряжка в виде подковы. Он представился: репортер, прибыл освещать кораблекрушение. И обронил, как бы в воздух, что в Квинстаун направляется представитель Кунарда, — с пакостной дрожью в голосе, событье-то из ряда вон. Другие качали головами. О мертвяках пусть подумают, заметил, побалтывая кувшином, малый за стойкой, с угреватой физиономией, гнилыми зубами и налитыми кровью глазами, сколько их теперь плавает между мысом Кинсейла и Коркским заливом, поди всех разыщи. Финбарр прислушался, глядя в пол, публика в пабе взбудораженно переминалась. Что ж, он готов, хорошо, что додумался спрятать лодку за пирсом; вот он и повзрослел, дождутся его теперь в Сугаане, как же. Попыхивая желтым дымом, он краем зрения заметил чемодан и две ножки в ботинках, безучастно поставленные на перекладину стула. Он поднял глаза: боком к нему, неестественно прямо держа спину, сидела девица в сером пальто и сиреневой шляпке. Перед ней стояла полная до краев кружка. Явно заблудшая, а в пабы, видно, не ходит и пиво не жалует. И приехала ради кого-то с «Лузитании», это тоже как пить дать. Совсем ошалела в этом бедламе. Ее толкали, она вяло отодвигалась и снова занимала прежнее положение, задевали шляпку — равнодушно оправляла ее и роняла руку. Никому не было до нее дела. Финбарр уже не раз наклонялся над стойкой, чтобы разглядеть ее мордашку, но отсюда было видно только пряди волос, падающие на чересчур бледные виски. Одно пиво, второе, третье, Финбарр пил, глотки вокруг разорялись, а девица и не думала поворачивать головы.
Вслед за всеми Финбарр вышел на узкую уличку. Ночь была яркая, небо чернильно-синее, в вышине дрожали звезды. Молодчики с репортером во главе устремились в порт, гомоня так, что чертям тошно. Вдруг — и не слышно было даже семенящих шажков за спиной — Финбарра обогнала девица из бара. Шляпка на ней подпрыгивала, чемодан колотил по ногам, она неуклюже спотыкалась на мостовой — неловкая, жалкая, видать, одурела от горя. Чуть погодя раздался ее голос: она просила тех впереди ей помочь. Голос дрожит, девчонка явно кого-то ищет. Мужчину, своего мужчину, ясное дело, бедняжка, у нее есть деньги, она заплатит. Нужно просто вернуться туда. Где затонул лайнер. Луна полная, в море светло как днем. Он был на борту «Лузитании». Молодчики молча переглянулись. Сунули руки в карманы, скребут носком землю. Та еще компания — юнец в поясе, с жадно отвисшей губой, шкодливый пацан в кепке, стоит, лыбится, толстяк-забулдыга с короткими ручками — разглядывают ее, гнусно подталкивают друг друга локтем: совсем рехнулась девица, да ни за какие тыщи. Придется подождать до завтра, мисс. Ничего не поделаешь. У репортера ходит туда-сюда кадык, глаза обшаривают ей грудь, оценивают всю ее чудную фигурку. Тощая, да и жалкая. Подкова на поясе поблескивает в темноте. Повремените до завтра, мисс. Они с гоготом ушли. И тогда девчонка повернулась к Финбарру. Уж такая, наверно, образина, думал он, раз те парни ее даже не поприжали, и то правда, тревога часто отталкивает, — что аж сердце захолонуло, когда увидел ее лицо.